— Прости, Сеня, мы все тебя уважали и считали хорошим человеком…

— Ну я понял, — скривился Арсений и направился к вездеходу. А вернувшись домой, первым делом кинулся в зимовку, где на столе нетронутым лежал лист, вырванный из альбома. Детской рукой нарисованный дом с острой крышей, намалеванная синяя гладь реки, а по ней кривые лодочки и какие-то крендели с крыльями, наверное, лебеди. Неумело написанные буквы складывались в слова — «Дом у воды».

— Спасибо, Олеська, — пробормотал Гаранин, плюхаясь одетым на холодную кровать. За то время, что он бегал за зайцами, а потом мотался в Крушинино, печь остыла, а за ней и дом.

— Найдем тебя, милая, — хмыкнул себе под нос Арсений. — Наверняка в этом поселке Бордовом водоемов не так уж и много. Моим адвокатам не составит труда обойти каждый дом поблизости и разыскать тебя и твою хреновую опекуншу.

Света, возвращаясь домой, глядела, как постепенно из облаков вырисовывается силуэт родного города. Купола церквей блестят на солнце, а вдалеке виднеются знакомые многоэтажки. Она вместе с Олеськой не могла оторваться от иллюминатора, подмечая, как изменился город детства. Появились новые дома и офисные здания прямо на набережной. И близлежащий район из трущоб вдруг превратился в элитный. Как только шасси самолета стукнулись об асфальт взлетной полосы, Виктор Николаевич Пахомов, хитро улыбнувшись, достал из кармана сотовый и быстро ткнул в нужный номер.

— Мы приземлились, — доложил он кому-то и сварливо добавил: — Ждите, мы без багажа. Как только трап поставят, сразу выйдем. Куда-куда! В зал внутренних прилетов подходите!

Света слушала вполуха и даже значения не придала причитаниям крестного. Хотя ну с кем еще может в таком тоне разговаривать Пахомов? Но от неприятных событий последних дней, да и просто усталости, думать о чем-то другом, не касающемся Гаранина, сил не осталось. Она чувствовала себя измотанной и больной. Нет, виной ее состоянию был не ребенок, а все тот же Арсений Юрьевич Гаранин. Дурак и балбес! Естественно, она знала еще до встречи с ним, что он идиот и ранен не только в филейное место, но и на всю голову. Знала, что из каждой группы, останавливающейся на ночлег в его доме, всегда найдется туристочка, готовая провести бессонную ночь в объятиях Джина. А сколько этих групп и сколько девиц? Данные не поддаются корреляции. Одним словом, много!

«А теперь и ты пополнила списочек. Знал бы Арсений, с кем трахался эти три месяца, — хмыкнула она про себя, осознавая, что велика вероятность, когда Гаранин не станет ее искать и никогда ни о чем не догадается. — Может, так и лучше всего, — внутренне поморщилась Света. — А то начнет бегать следом, орать о своей любви на каждом шагу: «Лублу, лублу!». Только как поверить после презрения и предательства? Как убедиться, что любят именно тебя, а не твои деньги и громкое имя? Да никак! Все равно в глубине души останется сгусток недоверия и обиды. От гнусных оскорблений и подозрений. Ага, чуть не обокрала бедного Сенечку, — усмехнулась она и, наблюдая, как к самолету подъезжает трап, подумала, что забрала у Гаранина более дорогое, чем все деньги мира.

— Ребенок! Вот истинная ценность. А вы, Арсений Юрьевич, сверните в трубочку всю наличность и засуньте недалеко от места ранения. — Света вгляделась в голубое небо, отыскала там одинокое облачко и мысленно попрощалась: — Гуд бай, Джин! Сиди в своей чащобе и не вспоминай о нас! — Она тяжело вздохнула, пытаясь справиться со слезами, и сама себя упрекнула: — Ну кому ты врешь, милая? Ты же хочешь, чтобы он нашел тебя, прискакал на белом коне с цветами в зубах. Чтобы любовь как в сказке… Любовь, — мысленно отмахнулась Света. — Придется вырвать с корнем этот нежный цветок…»

— Ну что сидишь, спиногрыз? — пророкотал над ухом крестный. — Давай на выход. А ты, малышня, иди сюда, — улыбнулся он Олеське.

— Я ее на руки возьму, — пробубнил Бессараб, продвигаясь к выходу.

«Все-таки мы как цыгане, — про себя улыбнулась Света. — Торбы, дети, вопли… Табор уходит в небо! Никакого воспитания и внутренней культуры», — про себя заметила она голосом бабушки Раисы Петровны. А когда вышла из гейта в зал прилета, сама заверещала от восторга. Прямо около распашных ворот стояли мама и Эжен и счастливо улыбались. Света кинулась к сыну, обняла, прижала к себе.

— Сыночек мой дорогой, — только и смогла выговорить. Эжен повис у нее на шее и, как маленький, всхлипнул.

— Ну, Женька, — провел по вихрастой голове Пахомов. — Вернулась твоя маман.

Светка, не стыдясь слез, чмокнула сына в щеку и бросилась к матери.

— Мамочка, — пролепетала точно так же, как Эжен. — Мамочка!

А потом кинулась знакомить с Олеськой, так и замершей на руках у Ивана Григорьевича.

— Здравствуй, Иван, — радостно кивнула Лиля, а затем взяв девочку за руку, затормошила легонько. — Меня зовут Лиля, — первой представилась она. — Я Светина мама, а ты Олеська?

Девочка настороженно кивнула.

— А ты знаешь, что похожа на олененка? — ласково осведомилась Лиля.

— На Бэмби? — прошептала Олеська и, смущенно улыбаясь, сообщила:- А там в сумке Жорик и Тимка. Мои игрушки. Света разрешила их взять. Они болеют, а мы их лечим.

— Здорово, — весело подтвердила Лиля и осведомилась игриво: — А ты не болеешь?

— Нет, — мотнула головой Олеська.

— Тогда почему на руках сидишь? — поинтересовалась Лиля и подтолкнула внука к новой родственнице.

— Мама, а ты меня меньше любить не станешь? — пробормотал сын на французском, отвернувшись от Олеськи.

— Нет, — Света снова прижала Эжена к себе. — Любовь можно разделить на всех, и она не убудет. Наоборот, ее станет больше. Это волшебная субстанция, сыночек.

Перед глазами почему-то мелькнул Гаранин, но Света решительно отмахнулась и, поцеловав мать и крестного, прошептала:

— Спасибо большое…

— Сюрприз удался, — улыбнулась Лиля, а потом повернулась, словно ища кого-то. — Да где же они?

— Кто, мам? — насторожилась Света и вдруг заметила брата и Таечку. И бросилась к ним, что-то вопя и перемежая русские и французские слова.

— Ну точно цыгане, — довольно хмыкнул крестный и, поморщившись, осведомился: — А вы что приперлись? Дома дел мало?

— Папа, — заныла Тайка, — Ну папа…

— Дай догадаюсь, — пробурчал Пахомов. — Арман не пустил Лилю одну и попросил Мишку ее сопровождать. Верно?

Французская делегация дружно кивнула.

— А Мишка без Таечки ехать отказался, — вставила Лиля. — И даже имел серьезный разговор с Арманом. Тот выслушал их доводы…

— И согласился? — фыркнул Пахомов.

— Конечно! — отмахнулась Лиля.

— Так, народ, по матрешкам, — скомандовал Виктор Николаевич, подходя к стоянке. — Лиля, ты со спиногрызами и Бэмби едешь на мерсе, — он кивнул на белую машину, стоявшую неподалеку. — А остальные садятся ко мне. — Пахомов щелкнул сигнализацией, отпирая черный, заляпанный грязью Мицубиси Л200, три последних дня куковавший на парковке, а затем обратился к Ивану: — Вано, мы тебя подвезем. Ты домой или сразу на завод?