бутылки с коктейлем Молотова на пару ступенек выше, я был бы уже мертв – или умирал бы, сплошь покрытый ожогами третьей степени. Конечно, две предыдущие попытки не дали желанного результата, но для этой цели им хватило бы всего лишь еще одной, удачной.

В рамках столь хладнокровного, предельно практичного подхода было бы логично ожидать, что они возьмут под наблюдение больницы, чтобы там расправиться со мной наверняка – например, во время операции или когда я поправлялся бы после нее. Зато Саня явно обладал некоторыми познаниями по части оказания первой помощи. Пока медики хлопотали над Уиллоуби, он хладнокровно позаимствовал из незапертой «скорой» какой-то специальный корсет, и они с Молли зафиксировали меня с его помощью – как объяснил Саня, чтобы защитить мой позвоночник. Лично мне казалось, что защищать его малость поздновато, но я слишком устал, чтобы спорить.

Я не ощущал ничего ниже поясницы, что, впрочем, нисколько не мешало остальной части меня чертовски болеть. Я позволил им вынести меня со двора, а когда открыл глаза, увидел, что примерно треть дома обрушилась и провалилась в подвал – в мою квартиру. Дом явно не подлежал восстановлению. Пожарные сосредоточили усилия на том, чтобы локализовать пламя и не допустить его распространения на соседние здания.

Меня погрузили в минивэн, который Сане по счастливой случайности сдали напрокат в аэропорту взамен заказанной, но неисправной легковушки. Пока мы уезжали, не дожидаясь прибытия полиции и прочих официальных лиц, я видел в заднее окно, как догорает мой дом.

Даже отъехав на несколько кварталов, я видел темный столб дыма. Интересно, вяло подумал я, какая часть этого дыма поднимается от моих книг. И от подержанной гитары. От одежды. От старой удобной мебели. Кровати. Одеял. Будильника с Микки-Маусом. Оборудования моей лаборатории, собранного многолетним кропотливым трудом.

Все погибло.

Огонь – стихия материальная, и эта материальная стихия способна поглощать или рассеивать магическую энергию. А такое количество огня наверняка уничтожило все, что я создал за свою жизнь, включая замысловатые магические инструменты.

Проклятие!

Проклятие!

Ненавижу вампиров!

День у меня выдался – мало не покажется, и практически все, что у меня осталось под конец, – это моя гордость. Ужасно не хотелось, чтобы кто-либо видел, как я плачу. Поэтому я просто лежал молча на разложенных сиденьях в хвосте минивэна, а Мыш лежал рядом со мной.

А потом скорбь сменилась сном.

Я проснулся в церкви Святой Марии Всех Ангелов, в подсобном помещении, где отец Фортхилл хранит запасные раскладушки и прочий инвентарь. В прошлом мне уже приходилось несколько раз гостить здесь. Церковь Святой Марии – поразительно надежный бастион против сверхъестественных злодеев практически любого толка. Земля под ней освящена, равно как и каждая стена, каждая дверь, окно или перекрытие. Наверное, позитивная энергия молитв, месс и причастий, накапливаясь десятилетиями, насквозь пропитала и землю, и все камни до единого, из которых построена церковь.

Я ощущал себя здесь в большей безопасности, но не могу сказать, что намного большей. Возможно, сами вампиры и не могут ступить на священную землю, но они отлично это знают, и такие профессионалы, как Ээбы, не могли не принимать этого в расчет. Наемные смертные убийцы ничуть не менее опасны, чем вампиры, если не более, и их-то защитная аура вокруг здания не задержит ни на мгновение.

И потом, если им по-настоящему захочется убрать меня, они могли бы устроить еще один пожар. Я попытался представить себе, как спустя сто лет я все еще бегаю от вампиров, а те время от времени поджигают мой дом.

Черта с два я соглашусь на такую жизнь! Так что проблему Ээбов придется решить, и скоро.

Тут я вспомнил про свои ноги. Я опустил руку и коснулся бедра.

Я не почувствовал ничего. Абсолютно. Руке казалось, будто я дотронулся до кого-то чужого. Я сделал попытку пошевелить ногами, и ничего не произошло. Может, я слишком многого хотел. Я потянул одеяло вверх до тех пор, пока не увидел кончики пальцев. Я попытался подвигать ими. У меня ничего не получилось.

Я ощущал корсет, в котором лежал, и повязку на голове, не позволявшую мне смотреть по сторонам. Я снова с досадой покосился на свои ноги и поднял взгляд к потолку.

Прямо у меня над головой кто-то прилепил скотчем листок бумаги. На листке почерком Молли было написано большими черными буквами:

ГАРРИ, НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ВСТАТЬ ИЛИ ПОШЕВЕЛИТЬ ШЕЕЙ ИЛИ СПИНОЙ. МЫ ПО НЕСКОЛЬКУ РАЗ В ЧАС ПРОВЕРЯЕМ, КАК ВЫ. СКОРО КТО-НИБУДЬ ПРИДЕТ.

Рядом на складном столике горела свеча – единственный источник света в этой комнате. Не знаю, давно ли ее зажгли, но, судя по виду, эта была хозяйственная, долгоиграющая, и она почти догорела. Я размеренно вдыхал и выдыхал через нос и уловил несколько полузабытых ароматов. Может, духи? Или просто запах свежевыделанной кожи, приправленный еще не выветрившейся вонью краски. И никуда не делся, конечно, запах старого пыльного помещения. В церкви только недавно включили отопление, так что из вентиляционных решеток доносился запах горелой пыли, скопившейся на обогревательных приборах за лето.

Хорошо, что я не мерз. Впрочем, в противном случае я все равно ничего не смог бы с этим поделать.

Свеча догорела и погасла, оставив меня в темноте.

В памяти всплыла окровавленная пародия на человека с кожей, сплошь покрытой бурыми пятнами.

– Ты умрешь в одиночестве, – прошептал он, с каким-то садистским наслаждением глядя на меня.

Я поежился и отбросил это воспоминание. Кассий умер, и умер окончательно и бесповоротно. Это я знал точно. Изгнанный из сообщества сбрендивших фриков, известного как Орден Темного Динария, Кассий спелся с еще более безумным некромантом – только чтобы получить шанс свести со мной счеты. И он едва не изрезал меня на кусочки. Мне все же удалось одержать над ним верх, но, умирая, он наложил на меня смертное проклятие. Такие проклятия, наложенные в последние мгновения жизни, способны оказывать на жертву самое разрушительное воздействие. Правда, то, что наложил на меня он, не отличалось особой конкретностью. Возможно, он просто уже не мог сосредоточиться как следует.

Точно. Вполне возможно, не сумел.

– Ау? – произнес я. – Есть здесь кто-нибудь?

Никто не отозвался.

Ты умрешь в одиночестве.

– Заткнись! – рявкнул я сам себе. – Держи себя в руках, Дрезден.

Совет показался мне неплохим. Поэтому я постарался дышать ровно, размеренно и привести мысли в порядок. Сосредоточенность. Рассудительность. Здравомыслие. Вот что должно помочь мне преодолеть это.

Факт первый: моей дочери до сих пор грозит опасность.

Факт второй: я ранен. Возможно, тяжело ранен. Возможно, искалечен