того — ее соперница даже не скривилась, однако раньше, чем она успела отстраниться, к ее шее сзади, срезая волосы, прижался острием ее собственный кинжал, которым незаметно завладела Зоя, пользуясь тем, что враг опешил.

Бежать было некуда.

Раньше, чем Палома сообразила, что же предпринять, Зоя выцарапала ей глаз. Это был странный момент причудливого почти родственного единения — последний зрачок Зои вперился в бледную, почти белую, радужку противницы. Видит ли она что-нибудь им? Не слепа ли?

Надеюсь, видит, подумала Зоя. А потом убрала руку с мечом. Пальцы Паломы разжались, она навзничь рухнула на песок.

Зоя уперлась локтями в песок позади себя и, напрягшись, вытащила меч из насыпи. Затем перехватила лезвие двумя пальцами, словно боялась пораниться (какое бы это теперь имело значение!) и осторожно потянула. Ремни на груди ослабли, стык двух частей на ее туловище пошел трещиной, и клинок без труда вышел наружу. Девушка выдохнула, бросила черный меч на землю, улыбаясь: какая огромная заноза! Потом перевела взгляд на бок: слава Богине, никакой новой трещины, меч прошел ровно там, где уже однажды король сидов пробил дыру. Но рана все же была, пусть и на старом месте, теперь она вскрылась заново. Зоя смотрела на хлещущую кровь, даже не думая ее останавливать. Не умрет же она, в самом деле. «Габриэль любит живых…», ха…

Теперь можно было и возвращаться назад. Но прежде… Зоя нагнулась, вцепилась в кожу Паломы — в то самое место, где была вытатуирована вскинувшая крылья голубка.

— Кажется, это принадлежит мне, — хмыкнула она, дернула на себя, разрывая плоть — и рисунок порхнул к ней на ладонь, взлетел по запястью и устроился на груди, там, где ему будто бы было самое место.

— Так-то лучше, — прошипела Зоя в угасающий целый глаз Паломы. — Но кличку я оставляю тебе. Я — не птица, не голубка. Больше не она. Я зебра, и со мной не стоит танцевать.

А потом она начала подниматься по насыпи к оставленным на время боя друзьям. Бок разрывала адская боль, но на душе было удивительно легко и спокойно. Так вот ты какой — вкус настоящей победы, с изумлением подумала Зоя.

Наверху она накинула на плечи пальто и застегнула его на одну пуговицу на груди — только чтобы прикрыть дыру на блузке, через которую виднелось слишком много обнаженной плоти. Выправила волосы из-за воротника и медленно двинулась к поджидавшим ее соратникам, сияя улыбкой. Они уже были готовы поприветствовать ее радостными возгласами, но когда между ними осталось расстояние всего в несколько шагов, лицо Зои внезапно изменилось. Девушка рухнула на колени, плечи ее дернулись, из округлившегося в ужасе рта вырвалось негромкое: «О…»

Карл застыл. Хэвен, Кларисса и Айкен как по команде отступили на два шага назад. Судя по всему, Зоя вспомнила что-то такое, о чем имели представление только они с Карлом.

— Не так уж ты хорошо со мной обращался, оказывается, — горько хохотнув, произнесла девушка. Затем медленно поднялась на ноги, положила руку на рукоять меча…

Глава шестнадцатая

Звери и куклы равно подходят цепям. Укоренившись в душе, под

трагическими бутонами разума прячется жажда иллюзий — колдовское искусство.

Джеймс Хэвок, «Тринадцать»

Заклинание Габриэля не было совершенным. Молодой король (один из самых юных — если не считать его брата — за всю историю обоих Дворов) больше уделял внимания дуэлям и интригам, нежели магическому искусству. В отличие от своего золотоволосого близнеца. Впрочем, у Натаниэля, судя по всему, попросту был талант ко всякого рода колдовству. Даже в мире смертных, где воздух был пропитан миазмами, а не волшебстовм, он стал великим колдуном за считаные годы. Пусть он не помнил свою Виду, свою Зои, Натаниэль не забыл, что некогда с ним поступили подло и готовил заклятья на все случаи жизни. Однажды, когда к нему явилась молодая дама, в которой он узнал свою утраченную (и, о Рогатый Бог, как небрежно переделанную!) драгоценную куклу, алхимик, едва оправившись от потрясения, успел применить подходящее зелье прежде, чем злое заклинание брата снова раскидает их с Видой по разным уголкам Земли — не помнящими друг друга, обескураженными, одинокими.

Теперь Натаниэль мог вернуться домой. И снова стать счастливым.

В Благой Двор они прибыли втроем: Натаниэль, Вида и Мертен, никогда по-настоящему не покидавший своего господина и всегда вившийся где-то поблизости. Мужчины вели куклу, держа за руки, словно принцессу. И пусть для Мертена она действительно была госпожой, для Натаниэля… уже нет. И еще нет, но он о том пока даже не догадывался.

Их встречали, как дорогих гостей. Навстречу им вышла Мелюзина, королева Благого Двора, мать близнецов. Едва увидев ее, Натаниэль опустился на одно колено. Мертен же схватил Виду внезапно похолодевшими руками. Он заметил — у каждого сида в чествующей возвратившегося принца толпе было оружие.

— Моя мать и госпожа, я принес тебе магические драгоценные камни, о которых ты просила, — сказал Натаниэль.

Вида забилась в руках Мертена. Сейчас она была готова наброситься на своего создателя и задушить его голыми руками.

Вида боялась, что ее закуют в цепи и мгновенно вырвут камни, но все обошлось — никто не поторопился. Ее ввели во дворец Благого Двора под конвоем, однако стоило тяжелым золоченым створкам дверей захлопунться за ее спиной, как хватка Мертена ослабла. Вида озадаченно (и почти покорно) взглянула на Мелюзину. Королева-регентша тоже впилась в нее глазами, но было очевидно, что благородная сида не видит в рыженькой кукле личность, только оболочку, кое-как носящую в себе и защищающую камни.

— Сын мой, я знала, что ты не разочаруешь меня, — произнесла она мелодичным голосом, похожим на перезвон крохотных бубенцов на ленте в ветреный день. — За возвращение всех камней Этайн тебе вернут твое имя таким, каким ты оставил его, удаляясь в изгнание — незапятнанным.

Натаниэль благодарно кивнул, даже не глядя на свою куклу. На мать, впрочем, тоже. Он улыбался, но несколько нервно, словно не уверенный, что поступил правильно. Но вот белая тонкая рука Мелюзины легла на макушку сына, зарылась в золотистые волосы — и он расслабился, сдался.

— Идем, сын, нам нужно обсудить кое-что в моем кабинете. Мертен! — дини ши вскинул голову. Мелюзина едва заметно скривилась при виде избороздивших его лицо шрамов, постаралась изгнать из глаз презрение, но опальный генерал понял все раньше, чем она спохватилась, — возьми куклу и присмотри за ней. Подготовь ее.

Королева и принц удалились. Вида расслышала только, как Мелюзина сказала вполголоса, наклонивших к