Говоря это, она медленно спускалась по лестнице, пока мы не оказались вровень. В ее взгляде читалась искренняя привязанность, но в словах мне почудилась тень упрека. От этого я почувствовала еще большую вину за предстоящий разговор, но также и легкое раздражение. Я ей не дочь и не кавалер Грейси. И ничего им не должна, уговаривала я себя, кроме квартирной платы.

Осторожно высвободившись из объятий Грейси, я кивнула ее матери.

— Вы правы, я действительно встретила подругу. Очень давнюю, с которой мы целый век не виделись. Как же мы удивились! Она живет в Килберне. Это такая даль, возвращаться было слишком поздно.

Выдумка прозвучала неубедительно, но миссис Милн, судя по всему, вполне ею удовлетворилась.

— Ну вот, Грейси, что я тебе говорила? А теперь бегом вниз — ставить чайник. Нэнси наверняка хочет чаю.

Миссис Милн снова улыбнулась, Грейси послушно затопала вниз; миссис Милн вернулась на лестницу, я последовала за ней.

— Миссис Милн, — начала я, — дело вот в чем. Эта моя подруга, она попала в затруднительное положение. Ее соседка по комнате на прошлой неделе съехала. — Миссис Милн чуть шатнулась, но продолжила подниматься. — Заменить ее некем, а моя подруга не может себе позволить одна платить за комнату, она, бедняжка, работает у модистки неполный рабочий день…

Мы добрались до гостиной. Миссис Милн обернулась ко мне, в глазах ее читалась тревога.

— Действительно неприятно, — произнесла она с чувством, — кому, как не мне, знать, до чего трудно в наши дни найти приличного жильца. Именно поэтому — ты ведь знаешь, я не устаю это твердить — мы с Грейси так радовались, когда у нас поселилась ты. Если ты нас покинешь, Нэнс…

Разговор складывался самым нежелательным образом, но я должна была продолжать.

— О, не говорите так, миссис Милн, — залепетала я легкомысленным тоном. — Мне жаль, конечно, но я должна от вас съехать. Меня попросила подруга, и я обещала, что заменю ее соседку: просто чтобы помочь ей, вы же понимаете…

Я уже не говорила, а пищала. Миссис Милн побледнела. Упав в кресло, она схватилась за шею.

— О Нэнс…

— Ну что вы. — Я старалась изобразить веселье. — Что вы, не огорчайтесь! Видит небо, не такая уж я хорошая съемщица, дня не пройдет — отыщется какая-нибудь милая девушка, которая меня заменит.

— Да я не из-за себя огорчаюсь, а из-за Грейси. Ты, Нэнс, так ласково с ней обращалась, кто еще поймет ее, как ты, кому еще захочется так к ней прилаживаться.

— Но я буду приходить в гости, — заверила я. — И Грейси… — Тут я запнулась, поскольку понимала, что в тихой, богатой и элегантной вилле Дианы для Грейси не найдется места. — Грейси сможет приходить ко мне. Все не так уж плохо.

— Это из-за денег, Нэнс? Я знаю, ты небогата…

— Нет-нет, дело не в деньгах. Поверьте…

Я вспомнила о монете, которая лежала у меня в кармане: Диана собственноручно сунула туда фунт. Его с лихвой хватало, чтобы покрыть мой долг и оплатить две недели вперед, поскольку я съезжала без предупреждения. Я подала монету миссис Милн, но та не потянулась за ней, а только смотрела унылым взглядом. Неуклюже шагнув к камину, я опустила деньги на полку.

Наступившую тишину нарушали только вздохи миссис Милн. Я кашлянула.

— Ну что же, пойду, пожалуй, соберу вещи…

— Что? Неужели прямо сейчас? Как же так?

— Я обещала подруге. — Тоном я старалась намекнуть на то, что вся вина лежит на подруге.

— Но чаю ты по крайней мере с нами попьешь?

Перспектива невеселого чаепития — на миссис Милн нет лица, Грейси, верно, в слезах — меня не обрадовала. Я закусила губу.

— Не получится, пожалуй, — отозвалась я.

Миссис Милн выпрямилась и поджала губы. Неспешно покачала головой.

— Это разобьет моей бедной девочке сердце.

Этот сухой тон напугал и пристыдил меня больше, чем прежний печальный, но меня вновь кольнуло раздражение. Я открыла было рот, чтобы произнести какую-нибудь гадкую, ничего не значащую фразу, но у двери зашаркали шаги — появилась сама Грейс.

— Чай готов! — ни о чем не подозревая, прокричала она. Это было слишком. Я улыбнулась Грейс, кивнула не глядя ее матери и кинулась к лестнице. За спиной послышался недоуменный вопрос: — Что случилось, ма? — и бормотание миссис Милн.

Влетев в свою комнату, я плотно закрыла за собой дверь.

Чтобы упаковать мое скудное имущество в прежний мешок и подаренный как-то миссис Милн саквояж, много времени, разумеется, не требовалось. Постельное белье я аккуратно сложила в ногах матраса, коврик вытряхнула за окном, сняла со стен свои немногие картинки и сожгла в камине. Туалетные принадлежности: потрескавшееся желтое мыло, полбанки зубного порошка, тюбик кольдкрема с запахом фиалок я вытряхнула в мусорную корзину. Оставила только зубную щетку, масло для волос и, присоединив к ним невскрытую жестянку с сигаретами и плитку шоколада, отправила все в саквояж. Правда, после недолгих колебаний шоколад я вынула и положила на каминную полку в надежде, что Грейс потом его найдет. Через полчаса комната выглядела так же, как в день моего вселения. Обо мне не напоминало ничего, кроме дырочек в обоях, где висели мои картинки, и пятна на прикроватном столике, куда я однажды, задремав с журналом, опрокинула свечу. Это было грустное воспоминание, но я не хотела грустить. Я не пошла к окну, чтобы бросить из него последний печальный взгляд. Не проверила ящики комода, не поискала под кроватью, под подушками на кресле. Я знала: если я что-нибудь забуду, Диана даст мне в замену лучшую вещь.

Внизу царила зловещая тишина, дверь гостиной была крепко затворена. С колотящимся сердцем я постучалась и повернула ручку. Миссис Милн сидела где и прежде, за столом. Она чуть порозовела, но все равно выглядела ужасно. На подносе остывал нетронутый чайник, рядом, в стопке блюдец, лежали кружком чашки. Грейси, прямая и застывшая, сидела на софе; лицо ее было принужденно отвернуто к окну, глаза упорно смотрели на улицу, хотя, вероятно, ничего не видели. Я ожидала, что она, услышав новость, заплачет, но она как будто разозлилась. В плотно сжатых губах не виднелось ни кровинки.

Но вот миссис Милн успела немного успокоиться: она встретила меня подобием улыбки.

— Грейси, боюсь, не совсем в себе, — объяснила она. — Новости просто сбили ее с ног. Я сказала, что ты будешь нас навещать, но она… она надулась.

— Надулась? — деланно удивилась я. — Это наша-то Грейси?

Шагнув к ней, я протянула руку. Грейси взвизгнула, оттолкнула меня и, держа голову под тем же неестественным углом, передвинулась на дальний край софы. Никогда она не вела себя так недружелюбно; когда я заговорила, мои слова были продиктованы искренним чувством.

— Не надо так, Грейси, пожалуйста. Неужели ты не скажешь мне ни слова, не поцелуешь на прощание? Ну хоть руку-то пожмешь? Я буду по тебе скучать; нам так хорошо было вместе, обидно будет расставаться по-плохому.