Я продолжала свои полууговоры, полуупреки, пока миссис Милн не тронула меня за плечо.

— Оставь ее, Нэнс, занимайся своими делами. Завтра придешь ее проведать — она небось уже не будет так дуться.

Пришлось мне уйти без прощального поцелуя Грейси. Ее матушка проводила меня до парадной двери, где мы неловко остановились перед «Светом мира» и голубым женоподобным идолом: она — со сложенными на груди руками и я — в том же алом тряпье, увешанная сумками.

— Простите, миссис Милн, что все вышло так внезапно, — начала я, но она меня остановила.

— Не извиняйся, дорогая.

Она была слишком доброй, чтобы долго сердиться. Я сказала, что в комнате убрано, что я пошлю ей мой адрес (но нет, не послала!), наконец, что она лучшая квартирная хозяйка во всем Лондоне и если следующая съемщица этого не оценит, я сама с нею разберусь.

Миссис Милн широко улыбнулась, мы обнялись. Когда мы разжали объятия, я поняла, что ее что-то тревожит; уже на крыльце, прощаясь окончательно, она заговорила:

— Нэнс, прости, что я спрашиваю, но это действительно подруга, а не друг?

Я фыркнула:

— О, миссис Милн! Неужели вы вправду подумали?..

Что я съедусь с мужчиной, вот что она подумала. Это я-то, со стриженой головой, в брюках!

Миссис Милн покраснела.

— Просто пришла мысль, — объяснила она. — Такое в наши дни случается на каждом шагу. А ты еще так внезапно собралась. Я была почти уверена, что какой-нибудь джентльмен задурил тебе голову всякими посулами. Прости, я была не права.

При мысли о том, как близка она была к истине и одновременно как далека, я засмеялась уже не таким искренним смехом.

Я крепче сжала сумки. Миссис Милн я сказала, что пойду к стоянке кебов на Кингз-Кросс-роуд: в той стороне меня ждал кучер Дианы. С тех пор как миссис Милн узнала новость, глаза ее ни разу не увлажнились, теперь в них заблестели слезинки. Она стояла в дверях, я неуклюжими шагами двинулась по Грин-стрит. «Не забывай нас, детка!» — крикнула она, и я обернулась махнуть рукой. В окне гостиной появилось лицо. Грейс! Выходит, она смягчилась настолько, чтобы проводить меня взглядом. Я замахала сильней, сняла фуражку и махнула ею. Двое мальчишек, кувыркавшихся на сломанной ограде, остановились, чтобы в шутку отдать мне честь; не иначе, они приняли меня за солдата, возвращавшегося после побывки, миссис Милн сошла за мою седую заплаканную матушку, а Грейси — за сестру или жену. Но хотя я размахивала руками и слала воздушные поцелуи, Грейси не двинулась, просто стояла, плотно прижавшись к стеклу, так что в середине ее бледного лба и на кончиках пальцев вырисовались белые кружки. Я уронила руку.

— А она не больно-то тебя любит, — заметил один мальчуган.

Когда я перевела взгляд с него на дом, миссис Милн уже скрылась. Грейси, правда, была на месте и наблюдала. Ее взгляд, холодный и твердый, как гипс, и острый, как булавка, преследовал меня до угла Кингз-Кросс-роуд. Даже на вершине подъема к Перси-Серкус, когда окна Грин-стрит совсем скрылись из виду, я чувствовала его спиной. Только забравшись внутрь экипажа Дианы и закрыв за собой задвижку, я избавилась от этого колющего взгляда и снова утвердилась на своем новом жизненном пути.

Но даже и тогда за мной оставались еще неоплаченные долги. На Юстон-роуд, вблизи угла Джадд-стрит, я вдруг вспомнила про условленную встречу с Флоренс. Была пятница, тот самый день. Я обещала встретиться с ней в шесть при входе в лекционный зал, а уже, наверное, пошел седьмой час… Стоило мне об этом подумать, и экипаж на переполненной дороге замедлил ход; чуть поодаль я заметила Флоренс, которая меня поджидала. Экипаж пополз еще тише, из-за кружевных занавесок мне было ясно видно, как Флоренс, хмурясь, крутила головой вправо-влево, опускала взгляд на часы, поправляла выбившийся из прически локон. До чего же простое и доброе у нее лицо, подумалось мне. Мне захотелось внезапно отворить дверцу и выскочить из экипажа навстречу Флоренс; в конце концов, можно было крикнуть кучеру, чтобы он остановился, и из окошка прокричать извинения…

Но пока я сомневалась, уличное движение оживилось, экипаж дернулся, и вмиг Джадд-стрит и простое доброе лицо Флоренс оказались далеко позади. Просить неприступного мистера Шиллинга повернуть назад? Об этом я даже не помышляла, хотя на весь день получила право им распоряжаться. И кроме того, что бы я сказала Флоренс? Времени для встречи с ней у меня больше не предвиделось; что она посетит меня у Дианы, тоже трудно было ожидать. Она удивится, когда я не приду, и разозлится, думала я; третья женщина за день, которую я разочарую. Мне было стыдно, но, по размышлении, не то чтоб уж очень. Нет-нет, не очень.

* * *

Когда я вернулась на Фелисити-Плейс (так, оказывается, называлась площадь, где стоял дом моей госпожи), меня там ждали подарки. Диану я застала в будуаре наверху; она наконец приняла ванну и нарядилась, а заплетенные в косы волосы были уложены в сложную прическу. В платье из серой и темно-красной материи, с осиной талией и прямой осанкой, она выглядела красавицей. Мне вспомнились шнурки и завязки, с которыми я возилась прошлой ночью: нынче под облегающим лифом от них не виднелось ни следа. Мысль о недоступных глазу деталях туалета, которые уверенные пальцы горничной связали и упрятали, а мне предстоит трясущимися руками выискивать и распутывать, вызвала во мне волнение. Обняв Диану, я целовала ее в губы, пока она не рассмеялась. Проснулась я усталой и больной, на Грин-стрит провела время препогано, однако теперь ожила и разгорячилась. Будь у меня член, он бы сейчас дергался вовсю. Мы постояли обнявшись, потом Диана высвободилась и взяла меня за руку.

— Пойдем. Я распорядилась, чтобы тебе приготовили комнату.

Меня несколько обескуражило известие, что я буду жить не в комнате Дианы, но вскоре я совершенно успокоилась. Комната, куда меня отвели (чуть дальше по коридору), по убранству мало чем уступала комнате самой Дианы, а по величине была ей равна. Ничем не завешанные стены молочно-белого цвета, золотистые ковры, ширма и кровать — из бамбука; туалетный столик ломился от всякого добра: черепаховый портсигар, пара щеток для волос и расческа, крючок из слоновой кости для застегивания перчаток, бесчисленные флаконы и баночки с маслом и духами. За кроватью виднелась дверца длинного и низкого чулана, где висел на плечиках алый шелковый халат — в пару зеленому халату Дианы. Там же находился обещанный мне костюм — из плотной серой шерсти, ужасно тяжелый и ужасно нарядный. Рядом с ним стоял комод с надписями на ящиках: «запонки», «галстуки», «воротнички». Все ящики были полны; позади них, на полках, помеченных «белье», громоздились сложенные рубашки из белого батиста.

Осмотрев это все, я поцеловала Диану еще крепче — отчасти, признаюсь, в расчете на то, что она закроет глаза и не увидит, как я поражена. Но зато оставшись одна, я от удовольствия принялась приплясывать на золотистом полу. Я вынула костюм, рубашку, воротничок, галстук и в должном порядке сложила их на кровати. И снова пустилась в пляс. Сумки, принесенные от миссис Милн, я отнесла в чулан и забросила, не раскрывая, в самый дальний угол.