Был в нашем цеху такой стенд для испытания двигателей, он заводился только от матерной рулады бригадира. Огромный такой стендище, и испытывал он громадные, размером с крупного слонёнка, выкрашенные чёрным лаком, покрытые толстостенным остовом, стратегически важные двигатели. Его рабочие впятером на стенд брякали с крана, подключали и начинали ждать «коронного выхода» бригадира. Бригадир как раскроет матюгальник, ка-ак р-рявкнет! Не то, что стенд с двигателем заведётся – самолёт взлетит без горючего и даже без пилота. То есть всё у стенда сразу начинало функционировать, испытываемый двигатель показывал себя во всей красе, успешно преобразовывая электроэнергию в полезную механическую работу, только свист в ушах. А вокруг техники суетятся, инженеры с блокнотиками пишут показания, фиксируют число оборотов в секунду и уровень нагрева важных узлов. Красота, да и только!

И так этот стенд привык к данному положению вещей, что иначе никак не хотел работать. И все-то кнопки на нём отожмёшь, и тумблеры переключишь, и датчики установишь, и… Не буду вас занимать скучнейшими техническими подробностями, но даже после всех необходимых процедур стенд продолжал молчать, словно бы ждал чего-то самого главного. И тут мощные голосовые связки бригадира сотрясали воздух, видимо, звуковая волна прижимала отошедший контакт или ещё что-то, а если и не прижимала, то это делала широченная длань, которая была размером с совковую лопату. Бригадир хлопал ею по пульту управления стендом со всего маха, как раньше били по телевизору во время помехи, в результате чего стенд начинал нехотя входить в рабочий процесс: «Пых… Пых… Пых-пых. Пых-пых-пых-пр-р-р-р-ж-ж-ж».

Я при этом чувствовала себя как новичок, которого только что начали обстреливать, и расстраивалась, глядя на свои узкие ладошки:

– Ну ваще… Мне так никогда не суметь!

– Да-а, этта тебе не интегралы с логарифмами, – справедливо замечал бригадир. – Тут главное знать основную терминологию, а остальное приложится.

– Да я-то знаю, но чтобы так… доходчиво огласить – нет. Объём лёгких не тот.

Бригадир умел материться высокохудожественно. Беззлобно как-то. Хотя мат сам по себе уже содержит агрессивное начало, поскольку задача матерной ругани – оскорбить человека и «послать» куда подальше. Сдуть с места хамством, как комара или муху. Ещё остались интеллигентные и образованные люди, которые умеют красиво и по существу выражать мысли матом. Не для оскорбления конкретного человека, а для придания особой смачности речи. Но с этим надо родиться. Этому не научишься. Теперь же, когда быть хамом означает быть сильным, матерная терминология звучит отовсюду и к месту, и не к месту. Бог его знает, чем это вызвано – экологией, злоупотреблением модных лекарств, долгим сидением перед телевизором, засильем неисправной бэушной техники, которая заводится только после бранных слов, неправильным питанием или расположением планет, – но сегодня уже никто не гордится умением вести себя вежливо и лояльно в любой ситуации. Матерная ругань стала самым популярным способом отвести душу на любом, кто подвернётся, включая самых близких. И так она въелась в нашу речь, как нафталин за лето въедается в зимнюю одежду, что особо популярные обороты уже в «Большой толковый словарь русского языка» занесли. Лет двадцать-тридцать тому назад такое себе и представить было немыслимо, но, как говорится, и небываемое бывает. Отчего же не занести, коли льётся матерщина буквально отовсюду? Слова «ложить» или «ихний» не внесли, хотя многие их почти постоянно используют в разговоре. Видимо, посчитали, что и так свободы слишком много дадено.

Мат льётся повсюду! Он теперь поистине вездесущ. Мат сделался национальной эпидемией, массовой заразой, которая поразила все слои населения. Мимо дома какого-нибудь идёшь, а из окон непременно матерщина звучит. Что матерятся мужчины – на это уже внимание не обращается, это стало почти нормой. Но вот стоит девичья компания, девочки-тростиночки, нежные создания, а подойди поближе, там этаким баском юнца с застопорившимся половым созреванием произносятся слова самого низменного пошиба. Идёт молодая семейная пара с ребёнком, и от них тоже мелкими какашками остаётся шлейф матерщины и прочего мерзкого осадка. В университет ли зайдёшь, в привокзальный ли туалет, переполненный старый автобус мимо проедет или навороченная иномарка – а отовсюду один и тот же звуковой фон: мат, мат, мат. Матерщинники раззявили матюгалиники и заметерились. Такое впечатление, что люди употребляют его и даже не понимают, что это. Не осталось такого места в России, где бы его не звучало! Семён Альтов в одной заметке пишет: «Когда-то люди понимали друг друга по звукам: рычали, ревели, визжали как дикие звери. И всё было понятно без слов. Затем веками формировался человечий язык. Стало возможным объясниться в любви, в ненависти, довести словами до слёз… К сожалению, время долгих разговоров прошло. Сегодня общаются быстро и коротко: SMS-ками. Тем же требованиям отвечает и мат. Ничего лишнего. Вернулись, по сути, к рёву, рыку и визгу. Конечно, неудобно перед Толстым. Простите нас, Чехов и Гоголь! Но что делать? Время такое. Не до литературы».

Народ опошлился, охамел, оскабарел, если хотите, утратил что-то незаметное, но очень важное для себя. Народ стал каким-то бесцветным, застиранным, безвкусным. Толпы угрюмых рыл со словечками-плевками типа «мл я» или «ё-моё» на устах, и требуется особый дар, чтобы понять эти «дык», «чёбы» и «кагбы». Не стало у народа вкуса к речи, чувства красоты своих же слов. При этом он тупо оправдывает свою нарастающую деградацию тем, что «жизня трудная настала», вот он и матюгается при каждом выдохе. Иногда и при вдохе. Якобы так «легше». Кому легче?

Должно быть, у россиян возникло слишком много моментов и объектов жизни, на которые можно реагировать только матом. Как говорится, трудно придерживаться нормативной лексики в ненормативной обстановке, как невозможно оставаться нормальным в ненормальном обществе. В самом деле, что делать человеку, если все сбережения «сгорают» за один год, а то и день? Что делать, если он видит вокруг слишком много подлости, глупости, жестокости? Раньше это тоже было, но не в таком количестве, как теперь. Человеку тревожно, человек не знает, как выразить свои настроения каким-либо социально приемлемым образом, кроме мата.

– Каждое утро обещаю себе не ругаться матом, – жаловался бригадир. – Не получается! Столько идиотизма вокруг, что не получается вести себя так, чтобы не выругаться.

Существует теория на стыке антропологии и эстетики, что человеку время от времени необходимо избавляться от груза культуры, проводить своего рода перезагрузку системы. Минутное отрицание культуры с использованием мата нужно если не всем, то многим. Но такое «минутное» отрицание культуры порой выливается в тотальное бескультурье. А бескультурье – это всегда враг развития страны. Никто не захочет иметь дело с бескультурным и диким обществом, а ведь мы именно дичаем. Модернизация общества должна начинаться с повсеместного повышения уровня культуры, преодоления терпимости к низким стандартам поведения. Это на мозоль тем, кто ещё с Перестройки призывает россиян быть терпимым ко всему и вся, даже если это терпеть уже невозможно.

Ну кто, скажите, захочет знаться с человеком, который встречает жену у роддома и, получив свёрток с новорожденным младенцем, так выражает своё «восхищение»: «Ути, сволочь ты моя! Ути, сучка какая вышла! Родила-таки, проститутка»? Нет, он не ругается, не «отводит душу отрицанием культуры», а очень ласково и дружелюбно общается со своим только что родившимся ребёнком. Просто он уже не знает других слов, потому что агрессия ругательств со временем выжигает словарный запас почти полностью. То есть тяга к брани, к оскорблениям зарождается не по схеме «меня довели, вот я и ругаюсь», а напоминает гниение изнутри. Внешне румяное и спелое яблоко имеет гнилую сердцевину, и этот гной постепенно проступает на поверхность. Внешне воспитанный и доброжелательный человек время от времени показывает свой ущербный внутренний мир и неразвитый разум.