К сожалению, всё плохое и гадкое имеет тенденцию распространятся вокруг, как болезнь. Если в доме, где нет мата, появился матерщинник, вскоре число сквернословов увеличится. Если юноша учится в колледже, где большинство студентов матерится, он тоже начнёт это делать, чтобы «войти в свой социум». Как же человек перешагивает этот барьер, когда его речь «заражается» матом, от которого он потом уже не сможет избавиться? И для чего он это делает? Что обретает?

Помню, как мы краснели при чтении строк Маяковского: «Уважаемые товарищи потомки! Роясь в сегодняшнем окаменелом г…не». Потому что слово «говно» тогда было ругательным, и его даже не писали полностью в книгах. Некоторые особо смелые ученики заменяли его словом «дерьмо» при чтении наизусть у доски, а недостаточно отважные или слишком смешливые сразу начинали со слов «и, возможно, скажет ваш учёный…». А с каким щенячьим восторгом мы читали матерные стихи Пушкина! Тайно читали, как преступление какое совершали. Не помню, кто тогда из нашего класса нашёл в домашней библиотеке петроградское издание 1923-го года, где была опубликована найденная среди черновиков поэта «Сводня грустно за столом карты разлагает…», но нам казалось это верхом хулиганства. Там вместо матов стояли многоточия, как раньше было положено цензурой, но они легко угадывались по рифме и размеру стиха. Так мы похихикали, пошушукались, попереписывали себе в тетрадки некоторые отрывки, да и почти успокоились. Но тут кто-то опять нашёл стихи Есенина с теми же многоточиями, за которыми хорошо угадывались всё те же родные сердцу раскаты-перематы:

Мы перечитывали купюры из «Сорокоуста». Там мата как такового не было. Были просто выражения, скажем так, не принятые в литературной речи: «измызганные ляжки дорог», «любители песенных блох», «пос…ть у лирика». Больше всего запомнился такой яркий поэтический образ: «И всыпают нам в толстые задницы окровавленный веник зари». И всё это вдруг переходит к рассказу о тонконогом красногривом жеребёнке.

По современным-то меркам стихи эти были чисты и невинны, но тогда они казались невозможно бранными. Полудетское сознание поразили откровения поэта, где свою бывшую любовь он называет «паршивой сукой» да и вообще не скрывает, что «много девушек я перещупал, много женщин в углах прижимал». И мало того, но он после этих безобразий ещё читает стихи проституткам и с бандитами жарит спирт! Слово «бандит», кстати, тогда было тоже ругательным, а уж что касается «проститутки», это вообще считалось оскорблением дальше некуда. Был старинный фильм «Мост Ватерлоо», где героиня Вивьен Ли, балерина, по ходу сюжета во время войны оказалась среди представительниц древнейшей профессии, но за весь фильм это «ужасное» слово так и не прозвучало ни разу. Вплотную к нему подходили, кружили вокруг, что казалось, вот-вот сейчас оно прозвучит, как гром небес, как самая страшная кара для главной героини, но… гениальная актёрская школа прошлого умела выражать мысли и чувства какими-то неведомыми нам ныне способами.

В Советском Союзе бранились такими словами, как «космополит» и «диссидент». На ногу кому-то наступили в автобусе и вот уже льётся: «Ах ты, космополит проклятый!». Некоторые думали, что слово космополит означает кого-то косматого и неотёсанного. Так ещё во времена Пушкина старушки бранили повес франмасонами и вольтерианцами, не имея понятия ни о Вольтере, ни о масонстве. Из романов Стивенсона мы, естественно, узнали такие «страшные» ругательства суровых пиратов, как «тысяча чертей», «три тысячи чертей» или даже «сто тысяч чертей». Теперь, когда все резко стали верующими без какой-либо внутренней работы над собой, когда в религию вцепились так же бездумно и яро, как когда-то в идею коммунизма, некоторые особо богобоязненные стали бояться слова «чёрт» и его производных «чёрт возьми» и «чёрт побери», как чёрт ладана. И как ещё никто из них не додумался предложить убрать эту фразу из «Бриллиантовой руки»? Как говорил кочегар школьной котельной Степан Игнатьевич, чёрта боятся только те, кто свою слабину перед ним чувствуют.

– Такие, кстати, сами всегда очень на нечистую силу похожи, – разъяснял он нашим техничкам, когда они делали ему замечание, что он так «грязно бранится» в присутствии детей. – Надо Бога бояться, а не чёрта, а Бога-то как раз нынче никто не боится, вот в чём весь ужас. Это всё равно, когда ребёнок плюёт на авторитет отца, но боится потерять уважение приятелей из подворотни. Чёрт – это всего-навсего слуга Бога и нужен Ему, как и ангелы, а может, и более нужнее. Чёрт намного безобиднее человека. Чёрт олицетворяет зло и согласен с этим. А человек постоянно творит зло и постоянно же оправдывается: это бес меня попутал. Человек и хитрее, и подлее самого гнусного чёрта. Только и ищет, как бы чего где напакостить и спихнуть с себя всякую ответственность. На того же чёрта. Получается, что дьявол – это как козёл отпущения, чёрт его дери…

– Чего ты чертыхаешься? Грех это, чёрта-то поминать.

– А что поминать? Куда же посылать-то?

– Ну, можно сказать «Иди на …!» или «Иди в …!».

– Ага, щас, не дождётесь! Это ещё заслужить надо, чтобы тебя на … или в … послали. Этого не каждый и достоин, чтобы там оказаться. А вот быть рядом с чёртом – самое подходящее место для некоторых бесов.

Эти милые люди тогда ещё не догадывались, что в новом тысячелетии станут называть «грязным ругательством». Теперь, чтобы грязно выругаться, надо уж такое сказать, уж такое… Хотя по любому никого не удивишь, потому что матерный лай давно льётся и из уст депутатов, и даже из-за заборов детских садов.

А когда мы увидели эти хулиганские строки про сводню и «ляжки дорог», то возник какой-то ажиотаж вокруг нецензурных выражений. Тогда эти стихи попались нашей преподавательнице русского языка и литературы Анне Ивановне, и она, как мудрый педагог, знала, что любые болезни роста и затяжного ребячества можно излечить с помощью знания, только знания и ещё раз знания, а не тумаков и криков: «Ваши деды за коммунизм кровь проливали, а вы в кого такие придурки получились?!». Она провела урок, на котором объяснила нам природу возникновения ругани, значение некоторых особо популярных слов и выражений. Рассказала, почему буква «ха» имеет форму косого креста, казнь на котором в древности считалась очень позорной, и почему эта буква в древнерусском алфавите называлась «хер», и что литературное слово «похерить» означает не то, что мы думаем, а всего лишь «перечеркнуть крест-накрест». Завеса таинственности спала, и нам стало скучно и смешно, какие же мы ещё дураки и как мало знаем о родном языке и о самих себе. Перебесились, проще говоря, в предельно сжатые сроки. Анна Ивановна нам сказала, что гениальный поэт имеет право на «шутку мастера», он может себе позволить время от времени похулиганить и написать что-нибудь этакое. И ему это простительно, так как не этими шутками измеряется сила и колорит его таланта. Он и про сводню может сказать в невозмутимом эпическом тоне, и о страданиях Пророка. Он может поведать и о том, кого он щупал-прижимал, и о своей любимой кроткой Родине.

– А если вас так интересует брань в произведениях великих писателей, – сказала Анна Ивановна в заключение урока, – могу порекомендовать вам, к примеру, «Бесов» Достоевского. Там есть парочка перлов.