Эми ждет, что я что-то скажу, но ответить мне нечего. «Здорово ведь, что мы даем ему возможность принять взрослое решение?» Ей снова это удалось. Взглянуть на ситуацию оптимистично.

Но Эми прекрасно знает, сколько раз я пытался затащить братца в воду. И она понимает, что это бесполезно.

Мама пересматривает программу большого праздника. Распланировали его мы, но она должна все одобрить: меню, цветовое оформление, список гостей. Из трех округов к нам в гости на несколько часов приедут юные дебилоиды — а их где-то десять, и все они разного возраста и комплекции, и все говорят нечетко, по-дебильному. Мы устроим веселые игры, будем открывать подарки. Весь праздник тщательно расписан, для него уже начали закупать еду, все должно пройти как по маслу.

Итак.

Не успел я повторно протереть шваброй пол, как на кухню заходит Эми и говорит: «К дому подъехал большой грузовик. Глянь, кто это там». По понятным причинам она отправляет меня. После того случая с Маффи у Эми появилась стойкая неприязнь к большим грузовикам и их водителям.

Выйдя на улицу, вижу парня младше меня: стоит, покачиваясь, на бордюре. Парень постарше — на пассажирском сиденье, держит в руке трубку, но не закуривает. Тот, что помладше, говорит:

— Мне нужен мистер Арни Грейп.

— Где-то тут бегает.

— У меня для него посылка.

— Я могу расписаться…

— Нет, не положено. Расписаться должен адресат.

— Понимаю, но…

— Чувак, таковы правила. Расписаться может только Арни Грейп.

Я объясняю, что мой брат особенный.

— Да? И чё? Все мы особенные. Слушай, либо расписывается он, либо посылка уезжает обратно.

Из-за угла дома показывается облепленное грязью чудо со здоровенным булыжником в руках. Не сумев поднять камень над головой, бросает его на дорожку. Рычит на курьера.

— Арни, — зову, — подойди сюда.

При виде нашего чуда курьер тут же протягивает мне шариковую ручку. Я хотел было сказать: «Говорил же», но не стал. Расписался, где галочка, и дело с концом. Курьер передает мне открытку:

— На имя… э-э-э…

— Арни, — договариваю за него, а потом громко и медленно зачитываю: — «Арни, немного рановато, но все равно: с днем рождения».

С крыльца Эми и Эллен наблюдают за курьерами, которые открывают заднюю дверцу грузовика. Через раздвижную дверь с сеткой Эми кричит маме обо всем, что видит:

— Это для Арни! Первый подарок на день рождения! От кого это, Гилберт?

Я отвечаю:

— Мама! Это от миссис Карвер!

— Что там? Скажи, что это!

Делюсь с Эми своими догадками.

— Гилберт думает, что это батут, мама!

— Ага, он самый, — говорит парень помладше, вытаскивая из грузовика металлические ножки.

Мы с курьерами относим батут на задний двор и, узнав у Арни, где ему хочется видеть этот подарок, принимаемся за сборку. Эллен выносит ребятам чаевые — пять долларов. Парни с ней заигрывают, а она с наслаждением ловит на себе их голодные взгляды.

Курьеры уезжают, и Эми кричит:

— Ужинать!

Эллен просит «буквально минуту» — Арни лезет на батут. Хочет попрыгать, но без конца падает. Эллен, сгорая от нетерпения, стоит на краю сетки и кричит:

— Теперь я! Теперь я!

Прыгает и трясет своими недоразвитыми сиськами. Единственная в городе христианка, которая расхаживает без лифчика. Арни мечется по газону и приговаривает:

— Это мое, мое.

Могу только гадать, наблюдает ли за этой сценой мистер Карвер из того далека, куда его занесло.

Предупреждаю Эми, что есть не буду. Предназначенный Арни подарок — это мне удар в спину. Пока наши ужинают, я ложусь на батут и смотрю в небо. Слышу, как Эллен требует, чтобы Арни перестал плеваться едой. Мама просит добавки. Эми вежливо убеждает Арни в необходимости купаться в ванне, потому как чистота — «огромная радость». Арни справедливо указывает, что мама никогда не купается в ванне. Эми объясняет, что мама — взрослая, а люди в возрасте пачкаются меньше, чем молодые. Арни не ведется на эти увещевания. Эллен просится выйти из-за стола, чтобы принять душ.

Шум включенного ею душа — это последнее, что донеслось до меня перед сном. Наверное, поэтому мне и приснился дождь.

Снилось мне, что дождик льет и льет, отмывая Арни дочиста, а мы с папой идем на рыбалку. Клева нет. Мы молчим. Нам и так хорошо: сидеть в лодке с удочками — что может быть лучше?

— О БОЖЕ!

Открываю глаза и вижу, что солнце даже не клонится к горизонту. Сон, видимо, промелькнул очень быстро, как ролик.

— О БОЖЕ! — кричит Эми. — ПОМОГИТЕ!

— Что такое? — Я вскакиваю с батута.

— МАМА! МАМА!

Кидаюсь к дому.

— Нет! Неееет!

Я уже на крыльце, врываюсь в дом. Эми тянется через стол к маме, та вся бледная, задыхается. Голова втянута в плечи. Ужин встал поперек горла.

— Мама! Мама!

Пытаюсь ее обнять, выпрямить и постучать кулаком по спине, чтобы сдвинуть ком пищи. Но живот мешает. Сверху сбегает полуодетая Эллен. Я держу открытым мамин рот, а Эми хочет залезть ей в горло, но не может сдвинуть огромный язык. Мама на глазах синеет, мы шумим, но я даже не разбираю слов. В доме стоит нездоровый шум и в то же время полная тишина.

Арни наблюдает за происходящим и беспрестанно спрашивает: «Что с ней? Что с ней? Что с ней?» — но никто ему не отвечает. Лазанья, отварная кукуруза в початках, кексики с черникой — у мамы во рту все это смешалось в густую, липкую жижу.

«Только не умирай», — это все, что мне хочется сказать.

Эми придерживает мамин подбородок, а я, сжав кулаки, наношу серию быстрых ударов маме в солнечное сплетение — надеюсь, это обеспечит доступ воздуха.

— Звоните доктору Гарви! — кричит кто-то из нас.

Номер записан красными чернилами на обоях у телефона. Доктор Гарви живет в трех кварталах от нас. Эллен крутит телефонный диск и делает вызов.

— Он приедет? Приедет?

— Давай же, мама. Давай! Кашляй! ПЛЮЙ!

Глаза у нее то закрываются, то открываются. Арни орет:

— Не кричи на нее! Не кричи на нее!

— Выведите его отсюда! — требует Эми.

— Арни, иди сюда. У меня для тебя сюрприз, — тянет его за руку Эллен. — Арни! АРНИ!

Арни не идет. Вместо этого он хватает фужер и с размаху бросает в стену: стекло разлетается вдребезги. Зашибись. Хватает мамину тарелку и запускает в потолок — на нас дождем сыплются осколки. Сгребаю Арни в охапку, вытаскиваю из комнаты, усаживаю на крыльцо. Мама глухо вскрикивает. Ей осталось немного. Совсем немного. Мы все это понимаем, все это чувствуем. Но сделать ничего не можем.