Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Быстро рву целую пригоршню, замахиваюсь, как бейсбольный питчер, хотя отродясь не выходил на поле, и бросаю с десяток ягод разом. Они брызгами сыплются на Бекки.
— …а потом еще начинаешь кидаться какой-то дрянью!
И умолкает. Быстро идет к велосипеду, прислоненному к стене дома. Я за ней. Она собирается взлететь в седло, и я спрашиваю:
— Можно тебя проводить?
— Нельзя.
— Ну разреши, пожалуйста.
— Да пошел ты.
— Прости за эти ягоды. Прости.
Некоторое время молча шагаем рядом. В тишине слышится только потрескивание сверчков и велосипедной цепи. Она закуривает. У меня трясутся руки.
— Ты как будто отгородился от себя.
— Ничего подобного, — отвечаю, а сам сую руки в карманы, чтобы скрыть дрожь.
— Чувства, Гилберт. Считается, что они есть у всех.
— У меня есть чувства.
— Ха.
— У меня полно…
— Ты их давным-давно растратил. Посмотри на себя. Едва не потерял мать — и пошел со мной прогуляться.
— Да, потому что… — начинаю я. — Потому что… мм… я стараюсь жить. Неужели не понятно?
Сверлит меня тем же взглядом. Потом берется за руль, вырывает у меня велосипед и уезжает вперед. Сигарета падает на землю.
— Я чувствую! Я — чувствительный!
Она удаляется.
— Ты просто меня боишься, крошка! Ты, оказывается, трусиха!
Она уже скрылась из виду.
Смотрю под ноги. Там еле-еле тлеет огонек сигареты. Наклоняюсь, чтобы ее поднять, разворачиваюсь к дому и, шагая по Саут-Мейн, пытаюсь раскурить хабарик.
— Мама уснула, — сообщает Эми, которая поджидает меня у порога.
— Это хорошо, — говорю.
— Тебе известно, сколько времени она не спала по ночам?
— Да. Но сегодняшнее потрясение, кажется, стало ей поперек горла.
Эми не оценила мой каламбур; а чего хотеть от женщины, которая не видит в нашей семье ничего смешного?
— Мы ее чуть не потеряли, Гилберт.
— Я догадываюсь.
Мама храпит и фыркает, а Эми, судя по всему, от этого приободряется.
В гостиной работает телевизор, но без звука.
— Слышь, — говорю, — выключи телик. Ему тоже отдых требуется.
Телевизор у нас работает круглые сутки.
— Мама любит подсветку. Ей так лучше спится.
— Ладно, хорошо, как скажешь.
— Гилберт?
Застываю на второй ступеньке, так и не дойдя до кровати.
— Ну?
Эми пылко шепчет:
— Давай организуем для Арни лучший день рождения за всю его жизнь. Ради мамы. — Голубой отсвет экрана падает Эми на лицо. — Гилберт, ты меня слышишь?
Стою и смотрю на нее долгим взглядом. В этом мерцании моя сестра, которой тридцать четыре года, выглядит на восемьдесят два.
— В чем дело?
— Да просто подумал, — отвечаю, — что все мы не молодеем. Раньше мне как-то приятнее было на нас смотреть.
— Я тебя понимаю. Мне раньше тоже было приятнее на нас смотреть. У нас же ничего не происходит. В семье. В отличие от других семей. От нормальных. Потому-то день рождения Арни настолько… мм…
Эми теряет мысль. Отчасти потому, что ее клонит в сон, но главным образом оттого, что сверху нечто стучит, как будто там глухо бьют в барабан. Это Арни устроил ночной концерт. Буханье перерастает в серию ударов.
— Пойду-ка я остановлю нашего малыша, пока он не раскроил себе череп. Ты спать собираешься?
— Сейчас пока не могу.
— С мамой ничего не случится.
— А с Эллен?
— Что? Она еще не пришла?
— Нет, — отвечает Эми.
Арни спит, стоя на коленях, и бьется лбом о высокую спинку кровати. Чтобы его не будить, я беру подушку и засовываю между ним и изголовьем; это несколько приглушает звук и защищает его мозги. Каждый удар поднимает облако грязи и пыли.
Спускаюсь по лестнице и предлагаю Эми проехаться по городу в поисках нашей половозрелой девицы. Эми считает мою затею бессмысленной. Только я собрался вернуться к себе в спальню, как она просит, чтобы я с ней посидел. Вот, сижу. Мы смотрим какой-то старый фильм, но без звука. Эми шепчет:
— Только бы мама не проснулась. Она разволнуется, что Эллен до сих пор нет дома.
В этот фильм надо было бы впихнуть побольше рекламы.
Говорю себе: если Бобби Макбёрни дотронется до моей сестры, я ему задницу надеру.
— Что-то происходит, Гилберт?
— В смысле?
— Что-то такое, чем ты с нами не делишься. Ты куда-то уплываешь.
«Я? Никогда», — говорю себе.
— Ты сам не свой. Мысленно и вообще. Что-то происходит?
Наверно, я задремал: хоть убей, не помню, что я ей ответил и чем кончился фильм. Очнулся — и вижу: Эми впускает в дом Эллен. Быстро вскакиваю и трясу головой, а моя младшая сестрица врывается в комнату со словами: «Общий приветик». Эми вздыхает, а я выглядываю в окно и вижу отъезжающий катафалк.
— Всем спокойной ночи, — нараспев произносит Эллен и через две ступеньки взлетает наверх.
Она до того шустрая, а мы до того вымотаны, что ей без проблем удается проскользнуть мимо нас.
Эми смотрит на меня:
— Ты почувствовал запах пива?
Я только пожимаю плечами.
— А вот мне, — говорит, — запах пива прямо ударил в нос.
У меня мелькает мысль, что напиться-то сегодня не грех, да только не в коня корм.
— Хочешь, — спрашиваю, — я с ней поговорю?
— Не надо.
— Она же совсем малявка.
— Согласна. Утром задам ей жару.
— И это правильно, — говорю, хотя прекрасно знаю, что к утру Эми смягчится.
Иду наверх, тоже через две ступеньки. Эми идет проверить маму и забрать оставшийся батончик. Эллен заперлась в туалете, и я, проходя мимо, слышу, как ее рвет.
— Спустить за собой не забудь, — говорю ей из-за двери.
Ответа нет. Ее опять выворачивает.
— Молодежь… — бормочу себе под нос и, рухнув на кровать, запускаю левую руку в трусы.
— …ей сняли брекеты — и она впервые в жизни как с цепи сорвалась. То она королева красоты… то христианка… а теперь является домой за полночь.