Дядя Дэн, очевидно, продолжает свои фокусы, потому что музыка выключена и тишину нарушают только охи и ахи родни да детский смех. Стою, прислушиваюсь.

Включаю фары, предварительно убедившись, что они направлены на дом Карверов. Нацеливаю их так, чтобы свет бил в окно гостиной. Пусть видит, как уезжает Гилберт Грейп.

У Такера горит свет. Орет телевизор. Стучать приходится с силой. Слышу, что передают профессиональные бои без правил.

Мне открывает Бобби Макбёрни. Он заменил меня на позиции Такерова лучшего друга.

— А, Гилберт.

— Здорово, парни.

Меня впускают в гаражное жилище Такера таким манером, чтобы я чувствовал себя нежелательным посетителем эксклюзивного подпольного клуба.

— Что-то я твоего катафалка не заметил, Бобби.

— Ну да, после похорон папа каждый раз просит несколько дней выждать. Бестактно напоминать людям о смерти в такой чувствительный период. Через пару дней опять буду за баранкой. Нет, конечно, если кто-нибудь еще откинется, придется и дальше сидеть безлошадным.

На телеэкране здоровенный, толстый бугай, весь в татуировках, лупит мелкого, но более мускулистого парнишку в вязаной шапке-балаклаве. Такер, поглощенный боем, подался вперед. А я сижу и задаюсь вопросом: «Какого черта меня сюда принесло?» Под конец татуированный бугай чуть не придушил на канате того, что в шапке, под ликование фанатов. Трансляция прерывается на рекламу. Такер убавляет звук и поворачивается ко мне:

— Мы обратились к тебе за советом. Мы тебе… это…

— Доверились, — подсказывает Бобби.

— Во-во… в том плане, что у нас затык с женским полом. Совета мы не получили. Конкретных рекомендаций тоже… Тебе, считай, повезло, — продолжает он, — что мы сегодня тебя впустили. Я всерьез подумывал, что тебе не вредно будет остаться на улице в одиночестве, чтобы… это…

— Поразмыслить.

— Вот именно, поразмыслить о своем бездействии, о неспособности позаботиться о двух дружбанах, Бобби и Такере.

Я не ослышался?

— Наши идеи, похоже, ты не оценил, но и не предложил ничего другого, ни одного варианта.

Лихорадочно соображаю. Это парни сейчас мне нужны. Мне требуется утешение недалеких личностей.

— Друзья друзьям помогают, Гилберт. Звонят. Беседуют. Друзья ведут себя… это… это… по-дружески.

Бобби согласно кивает.

Я начинаю:

— Вы, ребята, считаете меня главным специалистом по женскому вопросу.

— Ничего подобного.

— Тебе просто больше прет по жизни.

— Если так, почему же вы обратились ко мне?

— Потому что у тебя есть опыт.

Такеру впору агитировать за вступление в ряды армейского резерва.

— Я реально предложил вам одну идею. И потом ее дополнительно обдумывал. — (Ага, секунд, наверно, двадцать.) — Но вас, похоже, больше не интересуют мои идеи.

Такер говорит, что интересуют, очень даже интересуют, но, мол, зря обнадеживаться тоже не хочется.

Бобби реагирует с прохладцей, но ему и самому до смерти охота узнать, какие у меня идеи.

— Ребята, вы знаете такую Синди Мэнсфилд?

— Ну да.

— Так вот, Синди сколотила компанию девчонок; тусуются они по субботам, вечерами, в церкви Христа. Изучают Библию, а когда молятся, держатся за руки. Много обнимаются. Моя младшая сестренка с недавних пор примкнула к этой компании, в ней девушек десять-двенадцать, разного возраста.

— И в чем твоя идея? — спрашивает Такер.

— Кажется, я излагаю яснее ясного.

Бобби кивает, уловил.

Такер задает несколько мелких вопросов, которые можно опустить. Я объясняю, что во имя Христа совершается немало убийств и любовных подвигов. Христиане легко «прощают» и более склонны сходить с «пути истинного», потому что всегда могут себя простить. Простят они и вас.

У Такера вырывается:

— Ух ты, теперь въехал.

Вскрываю одну из его банок редкого пива и присасываюсь. Беру вторую — на дорожку и уже собираюсь уходить, когда мой щуплый коротышка-дружбан окликает:

— Гилберт?

— Что, Такер?

Смотрю на него сверху вниз и вижу, как под его влажными глазами расплывется улыбка.

— Хвала Господу.

— Надо, — говорю, — еще потренироваться.

— Я люблю Иисуса. Иисус — Спаситель.

— Нет, серьезно, тренируйся, Такер. Пока у тебя выходит ненатурально.

Бобби, расхаживая по комнате, отрабатывает свои реплики. Сценарий у него примерно такой: «Меня осенило во сне. Пустота моей жизни. Мне был вещий сон. И во сне мне привиделась эта группа людей: вы, девушки, все были в том сне. И голос приказал мне: ступай к ним. Ступай к этим девушкам и проси, чтобы они позволили тебе быть средь них».

— «Средь» — это хорошо, — кричу я. — «Средь» — это нечто библейское!

Такер затягивает: «Любит Иисус меня», но вынужден остановиться, потому что забыл слова.

Я внезапно становлюсь обалденным парнем и ухожу, завоевав их прочное уважение. Еду по улицам города. Ищу, где можно себя применить.

Проезжаю мимо старой хибары семейства Лалли. Вижу Бекки: стоит в палисаднике, любуется ночным небом. Опускаю стекло пассажирского окна. Уже готов спросить: «Ну и как оно?» — а Бекки указывает пальцем на небо и шепчет.

— Что? — переспрашиваю.

Она снова указывает пальцем, но я не смотрю в том направлении, я смотрю на нее.

— Что ты сказала?

— Луна, Гилберт. Какая потрясающая штука — Луна.

Господи помилуй. Надо рвать когти.

Ударяю по газам — только меня и видели.

Еду в сторону кладбища. Хожу среди могил, разглядываю все, что там есть: надгробные камни, деревья, даже вмятину на бампере моего пикапа. Смотрю куда угодно… только не на Луну.

Вторник, 11 июля, до праздника пять дней, время идет к вечеру. С утра до полудня мы убирались на нижнем этаже. В обед звонила Дженис и обещала «бывать на связи» каждый день до приезда в субботу. Ларри прислал дополнительный чек на «необходимые расходы». А мистер Лэмсон отпустил меня пораньше, чтобы я помог по дому.

Только что дебил проскакал по кухне, как кенгуру, оставляя на чистом полу грязные следы. Эми взглянула на меня и решила все объяснить:

— Раз Арни через несколько дней стукнет восемнадцать, мы посчитали, что пусть он сам решает, когда ему пора мыться. Он уже совсем взрослый. У него и так все постоянно чешется, да и грязь все больше налипает, уверена, он долго не протянет и скоро захочет купаться.