— Подбери мне полученные материалы к завтрашнему совещанию, — сказал ему президент.

Накануне Эйзенхауэр вызвал к себе ведущего американского атомного физика Эдварда Теллера и трех его коллег, чтобы обсудить доклад академика Игоря Курчатова в британском атомном центре в Харуэлле. Об этом докладе президенту сообщил английский премьер.

— По нашему единодушному мнению, — заявил во время той встречи Теллер, — Курчатов говорил о подлинных русских достижениях. Без всякого сомнения, они добились выдающихся результатов. С этим нельзя не считаться.

В Овальный кабинет Белого дома Аллен Даллес вошел вместе с главным военным советником президента США генералом Энди Гудпастером и своим братом, государственным секретарем Джоном Фостером Даллесом. Первым делом директор ЦРУ положил перед президентом запрошенное им досье.

Дуайт Эйзенхауэр встретил коллег, сидя в кресле за своим массивным рабочим столом, загроможденным бумагами, и предложил присаживаться. Приглашенные устроились на стульях узким полукругом. Увидев папку, приесенную директором ЦРУ, Эйзенхауэр нашел глазами шефа американской разведки и кивнул ему в знак благодарности.

— Прежде чем принять решение по операции «Оверфлайт», мне необходимо выслушать ваше мнение, господа, по другому вопросу, — начал совещание президент. — Что каждый из вас думает о визите русских в Англию?

По сути, это было приглашение к неформальному обмену мнениями, исход которого был ясен и заранее предопределен. Никто из присутствовавших не сомневался в безрезультатности визита русских на Британские острова.

— Хрущев неожиданно часто и много говорил о приоритетности ракетно-ядерного оружия, — заметил Энди Гудпастер. — Мои лондонские друзья были немало удивлены, когда на приеме в Гринвиче кремлевский руководитель в своем выступлении предложил отправить на свалку авиацию и флот. По его мнению, они устарели. Меня беспокоят такие заявления. Не свидетельствуют ли они о начале крупномасштабного серийного производства ядерных межконтинентальных баллистических ракет в СССР? Без добротной разведывательной информации нам здесь не обойтись.

— Я полагаю, — заявил, в свою очередь, государственный секретарь Джон Фостер Даллес, — что информация о намерениях Кремля сейчас нам важна как никогда. По данным из дипломатических кругов, русские действительно близки к завершению испытаний межконтинентальных баллистических ракет и готовятся к их развертыванию.

Идею брата поддержал шеф ЦРУ.

— Я полагаю, господин президент, — заметил он, — что только полеты «У–2» позволят нам, наконец, получить точную картину военных приготовлений русских.

Президент выслушал приглашенных, поднялся с кресла и, подойдя к генералу Гудпастеру, спросил:

— Скажите мне откровенно, Энди, почему вы так убеждены в исключительных возможностях «У–2»? Нет ли здесь преувеличения, ошибки?

— Никакой ошибки нет, господин президент, — уверенно заявил генерал. — У нас такой машины до сих пор не было. Поверьте, это действительно чудо-самолет!

— Я не верю в сказки, генерал, — скептически заметил Эйзенхауэр. — Потрудитесь объяснить, что вы имеете в виду.

— Охотно. Во-первых, мы имеем мощные реактивные двигатели Пратта и Уитни, которые могут работать в разреженном воздушном пространстве на высоте более двадцати тысяч метров, гарантируя крейсерскую скорость свыше восьмисот километров в час. Емкости в крыльях обеспечивают забор горючего на пять часов беспрерывного полета. А размах крыльев в тридцать метров делает из «У–2» прекрасный планер, способный преодолевать значительные расстояния даже с отключенным двигателем. Такая машина может многое.

— Ну хорошо, — согласился президент, — я готов поверить, что «Келли» Джонсон и его концерн «Локхид» действительно смастерили для нас всего за полтора года уникальный самолет. Но почему вы считаете, что он способен обеспечить нас необходимой разведывательной информацией?

— У него на борту имеется прекрасная фототехника, — заявил шеф ЦРУ Аллен Даллес. — На «У–2» установлена фотокамера, пятиметровый объектив которой обладает разрешающей способностью, в пять раз превосходящей лучшие характеристики немецких объективов времен второй мировой войны. Камера может дать за один полет до четырех тысяч фотоснимков, каждый из которых покрывает район земной поверхности шириной в двести километров. При этом зоркость объектива настолько высока, что камера «У–2» может разглядеть с двадцатикилометровой высоты заголовок в «Правде», которую читает в кремлевском саду Никита Хрущев.

— Что ж, это звучит весьма убедительно, — заметил после недолгого размышления президент Эйзенхауэр. — Но вы хитрый лис, Аллен, я-то вас хорошо знаю. Вы, конечно же, не прочь похвалить собственное детище. И, тем не менее, я попрошу вас принять все необходимые меры предосторожности. В первую очередь, в отношении выбора наиболее безопасных маршрутов полетов в обход всех известных нам средств ПВО русских.

— Эти меры обязательно будут приняты, господин президент, — заявил директор ЦРУ. — Кроме того, часть полетов вполне могли бы взять на себя англичане и немцы. В конце концов, мы делаем общее дело. Полагаю, нам следует предложить им это.

— Не возражаю, — согласился Эйзенхауэр, завершив тем самым обсуждение вопроса.

30 апреля, понедельник.

Борт «Ил–14»,

рейс Калининград — Москва

После прибытия крейсера «Орджоникидзе» в Балтийск делегация на следующий день поутру отправилась в аэропорт Калининграда, чтобы специальным авиарейсом возвратиться в Москву на борту самолета «Ил–14».

Хрущев не любил эту машину, считал ее устаревшей, хотя ОКБ Ильюшина запустило этот самолет в серию сравнительно недавно — в 1950 году. Летчикам «Ил–14» нравился. Они считали, что эта машина надежна и экономична в эксплуатации, проста в управлении. Могла взлетать и садиться на небольших аэродромах. Два поршневых двигателя задавали ей скорость до 430 километров в час, высоту полета в 6500 метров и позволяли летать на расстояния, превышавшие 2000 километров, имея на борту 36 пассажиров и 5 членов экипажа. Зная о современных лайнерах, разработанных как за рубежом, так и в СССР, Хрущев считал, что руководители страны должны летать на первоклассных машинах, а не самолетах вчерашнего дня.

Пока таких самолетов в его распоряжении не появилось, он нехотя, но летал на том, что было.

До Москвы было около трех часов лета. Хрущев с Булганиным устроились в первом ряду. Серов сел подальше. Когда самолет набрал высоту, Никита Сергеевич встал со своего места и пошел в хвост самолета, чтобы переговорить с председателем КГБ. Серов сидел отдельно от пассажиров, никого рядом не было. И Хрущев мог спокойно говорить, зная, что под гул моторов, их никто не услышит.

— Я звонил Швернику по поводу доклада Дудорова, — сказал «Первый».

Серов невольно напрягся, услышав это имя. Новый министр внутренних дел Николай Павлович Дудоров, бывший партийный функционер, занимавшийся вопросами строительства, и ставленник Хрущева, оказался его главным противником. Именно он, Дудоров, начал распространять информацию о том, что назначенный в 1945 году на должность заместителя руководителя советской военной администрации в Германии, генерал Серов вывез оттуда в полусотне железнодорожных эшелонах огромное количество ценностей, которые в основном осели затем в квартирах высокопоставленных партийных и советских работников. Из особняков немецких аристократов подчиненные Серова тащили антикварную мебель, дорогую посуду, хрусталь, столовое