человек передо мной. А это имело огромное значение, ведь совсем скоро Большому предстояло прикрывать наши спины.

И я бы очень не хотел, чтобы вместо этого благородного дела он попытался всадить болт в мой затылок.

— Не сошлись характерами, и ты решил сбежать? — спросил я, поскольку Большой явно ждал этого вопроса.

— Не совсем, — с кислой улыбкой ответил он. — Скорее, меня попросили уйти…

— А я даже не удивлена, коротыш! — влезла в разговор Лэйла. — Ставлю единственный глаз против твоей поломанной реснички, наверняка ты так утомил матушку болтовнёй, что у неё не оставалось другого выхода!

— Поберегите свои прекрасные очи, миледи, — Большой горько усмехнулся. — Моя маменька видела во мне куда больше недостатков, чем один только длинный язык.

— Хочешь, чтобы я тебя пожалела⁇ — тут же взвилась девушка. — Думаешь, ты единственный, от кого отвернулась семья???

Судя по изменившемуся лицу, Большой не ожидал столь резкой отповеди.

— Ничего такого я не думал, миледи, — виновато произнёс он. — Впрочем, при виде вашего гибкого стана я могу думать лишь об одном… Однако в приличном обществе, к которому мы оба имеем честь принадлежать, о подобном говорить не принято!

Лэйла прыснула и прикрыла рот кулаком. Ей хватило ума понять, что хохотать во весь голос лучше не стоит. Иначе на огонёк могут заглянуть какие-нибудь очередные местные «весельчаки».

Большой удивился ещё сильнее. Между вспышкой ярости и приступом веселья у его «пассии» прошло всего пара секунд. Я едва заметно усмехнулся. Всё-таки, чтобы привыкнуть к причудам Лэйлы, требовалось какое-то время.

— Мать попросила тебя присоединиться к «пальцам»? — спросил я, чтобы вернуть разговор в нужное русло.

— Попросила? Нет, милостивый государь! Моя маменька не стала бы ничего просить у ничтожного карлика… Она приказала мне стать одним из них. А я тогда был слишком юн и слишком глуп, чтобы её ослушаться.

Большой снова затих. В его взгляде, который скользил по округе, выискивая опасность, читались нескрываемая тоска и сожаление.

Наш разговор напоминал перетягивание каната. Причём один его конец находился в моих руках, а другой был обмотан вокруг огромного «камня» детских обид, тяжёлым грузом лежавших на душе Большого.

Картина понемногу прояснялась. Передо мной находился недолюбленный ребёнок, которого самый близкий человек отправил в «тюрьму» коллективного разума. Неудивительно, что у Большого были проблемы с дисциплиной.

«Работать» с такими людьми довольно трудно. Они не терпят жалости и очень неохотно идут на контакт, выстраивая вокруг себя эдакий купол. Но и в этой защите всегда есть брешь.

Очень часто брошенные дети в глубине души винят в произошедшей с ними трагедии самих себя. Они считают, что были недостаточно хороши, чтобы стать нужными, а потому всю свою жизнь пытаются эту самую «нужность» доказать. Причём, в первую очередь, доказать самим себе.

И этим можно было воспользоваться.

— Если ты ждёшь сочувствия, то тебе придётся ждать очень долго — мы не любим нытиков, — с нотками презрения в голосе произнёс я.

Чтобы сдвинуть «камень» с места, его нужно как следует раскачать. Люди, подобные Большому, боятся хорошего отношения к себе — они всегда ждут какого-то подвоха. А вот в презрении никакого подвоха нет. И оно должно было раззадорить коротышку.

— Если ты собираешься молчать после каждой произнесённой фразы, — продолжил я, — то тогда можешь даже не начинать свой рассказ… Впрочем, я в любом случае не услышал пока ничего интересного.

Большой пристально разглядывал медленно «проплывающие» мимо нас стволы деревьев. Однако в его взгляде уже не было тоски. Грубость привела коротышку в тонус.

— Я надеялся услышать историю воина, но получил только жалкие стенания неудачника, — подвёл итог я.

— Зря ты так, маленький мой, — неожиданно за Большого вступилась Лэйла. — Уверена, коротыш нас ещё удивит.

Это стало последней каплей. «Камень» обид, пошатнувшись, покатился под откос. Большой расправил плечи и зло тряхнул головой, окончательно отгоняя былые обиды.

— Ты знаешь что-нибудь про западные Вольные баронства? — сквозь зубы спросил он.

— Знаю, что они находятся на западе, — со всей серьёзностью ответил я.

— Твой кругозор поражает воображение, милостивый государь, — с ехидной усмешкой заметил Большой. — Хотя многим неведомо и это… А про «Бабье царство» тебе слышать не доводилось?

— Пока нет, но, думаю, сейчас ты мне о нём расскажешь.

Я управлял диалогом короткими и, на первый взгляд, ничего не значащими фразами. Воспоминания причиняли Большому боль, и мне стоило быть очень аккуратным. Как садовник, который отрезает лишние побеги, но не трогает те, которые могут принести плоды.

— Несмотря на юный возраст, ты удивительно проницателен, — съязвил Большой. — «Бабьим царством» злые языки называют маленькое баронство на самом краю Вольных земель — там, где суша встречается солёными водами океана. И в этих землях единолично правит единственная на всём западе женщина-барон — моя маменька.

Большой оживал буквально на глазах. С каждым произнесённым словом он говорил всё быстрее и быстрее.

— Всегда думал, что женщин-баронов принято именовать баронессами, — негромко, чтобы не сбивать собеседника, сказал я.

— В Империи — да, но не на Вольных землях. На Вольных землях женщины не имеют права на титул… Если они, конечно, не моя маменька.

Большой замолчал. Но на этот раз только для того, чтобы набрать воздуха. «Плотину» прорвало, и нас всех буквально «затопило» событиями из его прошлого.

Матушка Большого оказалась тёткой сурового нрава. Когда барон — её муж и по совместительству отец многочисленных детей — неудачно съездил на охоту, она не стала долго убиваться над телом растерзанного какой-то нечистью супруга. На скорбь просто не было времени.

Детей у барона хватало с избытком, но вот мальчик, к сожалению, был только один — будущий Большой. Но и он на тот момент ещё находился в утробе матери, что, по понятным причинам, несколько мешало принятию неожиданно открывшегося наследства. А многочисленные соседи тем временем с нескрываемым интересом смотрели на крохотные, но весьма богатые земли.

И ждать, пока на свет появится их законный наследник, они, разумеется, не собирались…

Поэтому, сбрив волосы и повязав голову окроплённым собственной кровью платком, что на Западе являлось символом траура, матушка Большого принялась за дело. Предчувствуя надвигающийся «шухер», она сперва заручилась поддержкой вассалов, наобещав тем всего, о чём можно только мечтать, и ещё капельку сверху, а затем взяла под контроль баронских гвардейцев.

Как ей это удалось, оставалось тайной, покрытой мраком. Потому как