– Вы убили женщину, которую нашли на заднем дворе у Джейми, – сказала Эстер. – Ты и Сэм. Вместе убили. Труп в лесу тоже на вас. Кто еще? Эллен Гонсалес из Сан-Франциско?

Она говорила, глядя в окно, и ее дыхание застывало на стекле.

– Да, – подтвердил Гейб, и Эстер резко втянула воздух. Этим признанием он сам себя удивил, но вместе с тем почувствовал, как с плеч упал груз многолетней тайны. Эстер сглотнула и отодвинулась, насколько могла, к двери. Потянулась к ручке, но Гейб перехватил ее за запястье. – Идти некуда, – прошептал он.

Он не притворялся, он и правда хотел быть добрым. Защитить ее от холода, не дать уйти. Снаружи небезопасно. Пока, во всяком случае.

– Первым был мужик, которого мы убили тут, на озере, – сказал он. – Педофил, на которого всем было плевать. Сэм начал, я закончил. Зарубили его топором, потом закопали в лесу и на его же машине рванули в Массачусетс. Потом была Эллен. Богатая серенькая мышь. Сэм решил, что сможет влюбить ее в себя. Потом была старушка по имени Мод из Чикаго. Я заботился о ее кошках, и мы обчистили ее банковский счет.

Мод, пенсионерка, бывшая медсестра неотложки. Жила одна и велела Гейбу обработать горло йодом, когда у него началась ангина, а он не мог позволить себе визит к врачу. У нее в уголках глаз были глубокие морщины от смеха, и она разговаривала с центральноевропейским акцентом, называла Гейба «дорогой», когда они играли в карты. В одну из последних встреч даже напекла ему оладий.

– Дорогой, у тебя ведь нет друзей? Заведи. Без них нельзя. Как оладушки?

Потом откуда ни возьмись появился ее сынок и спросил, куда запропастились деньги со счета, хотя до этого лет десять не навещал мать.

– Кому какое дело? – спросила Мод, и тогда же Гейб понял, что все это время она знала, просто ей, как и ему, любой ценой хотелось иметь друзей. Но Сэма это не волновало. Гейб до сих пор помнил взгляд Мод, когда она проснулась за долю секунды до того, как он прижал к ее лицу подушку.

Он сидел и смотрел, как падает на лобовое стекло снег, и слушал дыхание Эстер.

– Начисто ее обобрали, – сказал он. – Ты не представляешь, какая она была вредная. О ней потом никто и не вспомнил.

Он, разумеется, врал, но так ему было легче.

Были еще продавец крэка из Балтимора и биржевой брокер из Манхэттена, который жил в квартире с начищенными до блеска деревянными полами – кровь с них оттиралась только так. Гейб помнил всех, но по-настоящему не шла из головы одна лишь Эллен – та, с которой у него оставался шанс стать кем-то другим.

– Она знает, – сказал тогда Сэм. – Точно знает. Ты мне нужен.

Этой фразы Гейбу хватило. Он нужен был Сэму так же, как Сэм нужен был ему. Это что-то да значило. Гейб отправился на автобусе с пересадкой, проехал через мост Золотые Ворота, сошел у шоссе и пошел пешком через холмы. Ранчо располагалось в долине, и Гейб до сих пор помнил аромат фенхеля и шалфея, помнил, как догорал солнечный свет, когда он осторожно шел по высохшей лужайке, когда вошел во французские двери, которые, по уговору, Сэм оставил открытыми.

Эллен сидела на кухне, лицом к холмам за окном. Сотовый лежал в каких-то дюймах от ее руки. Гейб видел ее впервые и дал бы лет тридцать. Ее темные волосы были собраны в простой пучок. В круглых очках Эллен походила на сову. Она оказалась совершенно не такой, как ее описывал Сэм. Она была нежной и доброй. И голос у нее, наверное, был мягкий и чистый. Когда Гейб забрал у нее телефон и поздоровался, он хотел удостовериться в своей правоте. Удостовериться, что у нее голос как у девушки, которую он полюбил бы.

– Расскажи, что тебе нравится, – попросил он.

Эллен всхлипнула, не сводя глаз с ножа. Из носа у нее потянулась длинная струнка желтой сопли.

– Просто скажи, – взмолился Гейб. – Скажи, что тебе нравятся лошади. Они ведь тебе нравятся?

Эллен замотала головой и рванула к двери. Думала, наверное, что сможет сбежать верхом на лошади.

Однако Гейб сделал свое дело, и возврата уже не было. Он обставил все, как неудачное ограбление, оставив валяться Эллен в темной луже собственной крови.

– Я нехороший человек, – сказал Гейб.

Он рассказал Эстер все. Во всем сознался.

Она раскрыла рот, но от испуга не сумела выдавить ничего, кроме задушенного крика. Напускная храбрость, доброта, которой Гейб так жаждал, которую он заслужил, – все пропало. Он еще помнил, как верил, что все еще может быть по-другому. Но хотя Эстер и знает, как он любит пить кофе, хотя она и сказала, что он не такой уж плохой человек, у нее своя жизнь. Своя история, никак не связанная с ним.

Вдалеке раздался рев мотора, а потом деревья вокруг озарились светом фар. Гейб положил руку на плечо Эстер, чтобы не дергалась, когда из-за поворота показалась снегоуборочная машина.

– Не так грубо, – попросила она.

Эстер снова потянулась к ручке, и тогда Гейб погасил свет в салоне и придержал дверь. Накрыл ее рот ладонью и вдавил ее в пол машины. Только когда снегоуборочная машина свернула за угол, он позволил Эстер встать. Она успела до крови прикусить губу.

– Слезь с меня, – велела Эстер.

– Прости.

– Хватит извиняться. Ты виноват, и точка.

Он бы соврал, сказав, что, касаясь ее, не возбудился и не вспомнил, кáк все это время воспринимал Эстер, какие чувства она в нем вызывала. Однако Сэм хотел, чтобы Эстер умерла, как и все до нее. В ту ночь на озере, когда лежали в листьях, посреди выпусков Penthouse, Сэм выслушал Гейба, выслушал от начала и до конца. А потом пообещал:

– Я вытащу тебя, но придется делать все, как я скажу. Без вопросов.

С тех самых пор, что бы там Гейб ни говорил себе, чего бы ни хотел, какой бы ни воображал дальнейшую жизнь, он практически всегда делал то, чего хотел Сэм.

До утра мимо них проехало еще несколько машин. Эстер молилась, чтобы хоть кто-нибудь остановился, но Гейб всякий раз заставлял ее лечь и наваливался сверху всем своим весом, пока не стихал скрип шин по снегу. Потом, с первыми лучами солнца, он вынул ключ из замка зажигания и вышел в метель.

– Вылезай, – приказал он.

На секунду Эстер захотелось воспротивиться, но тут она коснулась языком окровавленной губы. Заново ощутила на себе вес Гейба. Ей нужно было выжить, любой ценой. Гейб опасен, а опасные люди импульсивны. Она же, напротив, умеет быть терпеливой. Терпение сейчас, возможно, единственная надежда Кейт.

Эстер открыла дверь, и в салон ворвался зимний ветер. Эстер вышла, и в тапочки снова набился снег. Сугробы выросли чуть ли не до пояса. Гейб передал ей пару кед и снегоступы.

– Пойдем лесом, – предупредил он.

Кеды были сухие и теплые, великоватые, но все равно лучше домашних тапочек. Эстер натянула поверх них снегоступы, затем Гейб вручил ей вещмешок, и они пошли. На ходу Эстер оглядывалась в поисках хоть какого-нибудь оружия, камня там или ветки, но кругом царила чистая белизна. Эстер ломала сучки на всяком дереве, мимо которого проходила – научилась этому трюку из приключенческих книжек. Сердце колотилось так, что согрелись даже кончики пальцев. Снегопад все не кончался, они брели, огибая деревья, по заледенелым камням, вниз по склону холма. Эстер гадала, долго ли продержатся их следы и сумеет ли она отыскать обратную дорогу, когда придет время.