Гермелин, бритт, со времен Директории с регулярностью парома перемещался между Парижем и Лондоном. Полиция, информаторы, береговая охрана были ему нипочем, а континентальная блокада только играла на руку, удвоив его доход. В одно время муниципалитет Булони с легкостью «уговорили» изготовлять фальшивые паспорта, что послужило большим подспорьем для секретной службы и контрабандистов, однако вскоре закончившимся. М. Фуше напустился на незаконную коммерцию и определил в Булонь свирепого агента, Менго, которого называл своим «огромным бульдогом», и эта дыра в блокаде сразу же была помечена как «закрытая».

Барон Гайд де Нувель, роялистский агент, высадился в Нормандии, радуясь легкости своего путешествия, поскольку ему удалось достигнуть берега по воде, едва доходившей до плеч. Очень часто агенты и курьеры, видя, что могут попасться, избавлялись от документов, глотая их. Так что профессия срочного курьера имела множество изъянов, как и бонусов. Особо тонкая ткань или невероятно тонкая и плотная бумага, используемая корреспондентами того периода, была крайне малосъедобной. И тем не менее мадам Шаламе ухитрилась проглотить целую пачку писем, когда оказалась захваченной врасплох полицейскими ищейками Фуше.

Курьезные и неловкие ситуации возникали часто, но каждый, кто осмеливался бросить вызов блокаде, отдавал себе отчет в том, что подвергается смертельному риску. Как много отважных агентов было обнаружено и расстреляно? Один из авторитетных источников называет четырнадцать сравнительно известных сторонников. Десятки и сотни других храбрецов, должно быть, погибли, сопротивляясь поимке, или были расстреляны, не оставив следа в записях или хотя бы имен в скрупулезных французских архивах.

Многие монахи были задействованы на линии сообщения между Францией и Англией. Двое из них — по совершенно различным причинам — стали знаменитыми. Аббат Ратель со времен Консульства обосновался в замке мадам Комбремонт рядом с Булонь-сюр-Мер. Он держался совершенно развязно, не пытаясь маскироваться, и чувствовал себя хозяином поместья. Ему даже удалось убедить свою любезную хозяйку принять у себя мадемуазель Жюльен Спер, известную как Паулина, пылкую роялистку, «бывшую даму легкого поведения» и, по записям министерства полиции, несколько месяцев находившуюся под арестом в Тампле. Эта юная леди, которую местные крестьяне прозвали belle-peau (красивая кожа), по всей вероятности, являлась любовницей Рателя. Из своего прекрасного убежища аббат посылал крайне важную корреспонденцию. Англичане высоко ценили его старания. Он получал годовое жалованье 600 фунтов, из которых 260 шли мадемуазель Спер, и в общей сложности вытянул 18 тысяч фунтов, прежде чем некое британское должностное лицо удосужилось потребовать бухгалтерского отчета. Выяснилось, что корреспонденция секретной службы, переправляемая Рателем в течение трех лет, стоила на 300 тысяч франков больше предыдущих расходов. Значительная часть этих денег прилипла к рукам аббата, и ему пришлось отрывать их с кровью, когда у него потребовали возвратить существенную сумму.

Насколько же иначе выражался пылкий роялизм аббата Леклерка по прозвищу Буавалон. Известный как «человек с бельмом на глазу» для биографов французских революционных интриганов, он послужил «безупречной моделью тайного заговорщика, деятельного, пылкого, ловкого, скромного и — что совсем неожиданно — бескорыстного». Он не предпринимал попыток покинуть Париж во время Террора, и роялистские агенты, находившиеся на службе у британцев, обнаружили его за занятием адвоката — «отличном прикрытии, к тому же позволяющем ему быть в курсе всего происходящего во Франции», что вызвало у них подозрение. Из своего укрытия на улице По-де-Фер Леклерк поддерживал обширную и непрерывную переписку, успевая проверять «все доклады всех роялистских агентств во Франции» и отправлять их изгнанным принцам. В качестве вознаграждения его пригласил в Булонь Ратель, который объявил, что последнее время Наполеон строил грандиозные планы по вторжению и «завоеванию» Англии силами армии и уже собирал ее в своем лагере. Британские власти необходимо было держать в курсе всех событий. Сам Ратель перебрался в Лондон, в то время как Леклерку выпало крайне опасное и трудное задание — «контролировать все секретные трафики французского побережья».

Жандармский патруль теперь регулярно зачищал окрестности, в то время как агенты секретной полиции, посланные из Парижа, вели тщательное наблюдение за районами, расположенными вглубь от прибрежной полосы между Дюнкерком и Этаплем. Одним словом, шпионов ожидали, чтобы обнаружить и расстрелять!

Аббат Леклерк приготовился встретить вызов бонапартистов. У него не имелось ни замка, ни любовницы, он не получал жалованья и ничего не тратил на себя лично. Он лишь нуждался в пристанище в доме друзей-роялистов, где редко оставался более чем на одну ночь. Он постоянно находился в пути в маленькой крытой повозке, управляемой его преданным секретарем, Пьером-Мари Пуа, у которого также имелось множество живописных псевдонимов — Лароз, Вьей-Фам, Ла-Безас, Вьей-Перрюк (Роза, Старуха, Котомка, Старый парик). При помощи скудного снаряжения Леклерк — который временами выступал как Бейлли, Годфруа, Лепаж и под своим старым любимым псевдонимом Буавалон — ухитрялся посылать в Лондон важную информацию, например содержавшуюся в Полицейском бюллетене, который Фуше ежедневно отсылал Наполеону через свое министерство.

Шпионский штат у Леклерка был небольшой, но тщательно отобранный. Агент, внедренный в Бресте, высокопоставленный чиновник военного министерства, добросовестно служил ему, так же как и второй его оплачиваемый союзник, еще «более высокопоставленный», занимавший пост в административном отделе императорского флота. Ценнейшие сведения военно-разведывательного характера Леклерк имел возможность сопровождать исключительно интересной и обширной политической перепиской. Чтобы поддерживать непрерывное сообщение с Англией через кишащее военными постами побережье, где сосредотачивалась вся мощь колоссальной военной машины Наполеона, Леклерк выезжал в маленькой коляске со своим секретарем, минуя Этапль, Ла-Канш, Л'Ойти и Сомму, а затем Ла-Брель, пока не достигал округа Э, который тогда еще не занимали императорские войска.

Здесь он находил бедствующих рыбаков, заказывал в трактире сытный обед и сорил деньгами, платя за все золотыми монетами. Попивая коньяк и постоянно подливая в рюмки гостей, Лароз заявлял, что он коммерсант, которому необходимо известить живущего в Лондоне эмигранта о невостребованном наследстве. Ничего политического, сугубо частное дело! Он даже зачитывал вслух места из письма, которое возил с собой и в котором не могло быть ничего компрометирующего — если только слушателям не приходило в голову, что между широкими строчками письма можно многое написать невидимыми чернилами.

Всегда находился какой-нибудь рыбак, готовый передать деловое письмо на английский крейсер, с которым французские суда часто встречались в Ла-Манше. За эту разовую услугу «коммерсант Лароз» — в то время как Леклерк оставался в тени — предлагал 20 луидоров, почти 500 франков, целое состояние. Большую помощь ему оказывал Филипп — рыбак, державший в Трепоре бакалейную лавку. Этот человек завербовал нескольких своих приятелей, в том числе местного школьного учителя Дюпоншеля, и свою жену, выдающаяся пышность которой отвечала основному условию маскировки, не умаляя ее рвения и ловкости. Она многократно отправлялась в путь, доставляя мужу важные пакеты и получая по двенадцать франков за каждое такое путешествие. Леклерк объяснил ей, что, если в дороге ее станут допрашивать или арестуют, нужно твердить, что она «только что нашла письма на берегу и несет их в полицию» в Булонь или Э.