– о Ратном вдруг речь зашла. Вот он возьми да брякни – про недоброго человека… Мол, в Ростове с ними торговые дела вел, и тот все про Ратное выспрашивал… Сказал – большие люди его на это дело подбивали…

– Да кого ж? И на какое дело?

– На какое – не знаю, только не очень-то хотелось ему… вот и жалился. А зовут – Григорий, купец. Еще сказал, там, мол, и кроме него есть один… Отправится вскорости точно! Со вредом. Прямо так и сказал.

– Та-ак… – с усмешкой протянул сотник. – Большие люди… в Суздале… Догадываюсь, кто б это мог быть…

Варяг намахнул чарку.

– Я и вниманья тогда не обратил… Только назавтра нашли Григория у корчмы… С проломленною башкою! Я как раз отъезжать собрался… Так и ускорился, ага…

– А что за человек?

– Да не сказал он…

Просидев почти до полуночи, друзья-соратники разошлись. Ермил с Велькой отправились к себе в «казармы», Рогволд же заночевал в гостевых покоях.

Несмотря на давно сформировавшуюся привычку вставать с солнышком (в ту эпоху все так вставали), в этот раз Михайла, верно, проспал бы до обеда или уж по крайней мере часов до десяти…

Кабы не разбудили!

Стукнули в дверь…

– Господин сотник! Эй-хей, господине!

Миша едва продрал глаза, потянулся:

– А, это ты, Илья… Что-то стряслось?

– Стряслось, господине! Полонянника в порубе мертвым нашли.

– Какого еще…

– Ну, того, лиходея… Кажется, Митьшей звать.

Сон с сотника словно рукой сняло!

– Митьшу? Мертвым? А ну-ка, живо!

Быстро одевшись, Михайла выбежал из горницы, и, пробежав по еще пустынному двору, завернул к порубу У открытой двери беспомощно топтались стражи – лупоглазый отрок-первогодок и с ним начальник караула – Глузд.

– Разрешите доложить. Господин сотник! – вытянулся Глузд. – Пошел проверять и…

– А-а, – махнув рукой, Миша быстро спустился в подвал. Позади поспешали стражи. – Надеюсь, ничего тут не трогали?

– Нет, господине! Сразу к тебе.

Был, наверное, седьмой час утра или что-то около. Не то чтобы яркий рассвет – но светало. За рекою, дальним лесом, алела утренняя заря, но солнце еще не встало, еще вот-вот… Тишина стояла мертвая, даже птицы не пели – все ждали солнышка. В воздухе чувствовалась не то чтоб прохлада, скорее, промозглость, осенняя, мерзкая – в такое-то время и ощущалось, что уже – сентябрь. Пролетело лето… И хотя к полудню наступала почти что летняя жара, ночи-то стояли холодные, правда, до заморозков пока что не доходило. Не принесло бы дождей! Нехорошо бы – на ярмарке-то…

Пленник лежал на спине, на брошенной на пол соломе, раскинув в стороны руки… если б не распахнутые глаза да не искаженное гримасой лицо – словно бы спал.

И – никаких следов! По крайней мере, на первый взгляд.

Миша нагнулся: шея вроде бы целая… А вот изо рта запах… едва уловимый, и не сказать, чтоб неприятный, только… необычный, что ли… Для данной ситуации необычный. На лугу обычно так пахнет, что ли…

– Глянько, господине – в руке…

– Вижу…

В правой руке убитого был зажат – при жизни был зажат – кусок белого хлеба…

– С обеда, видать, припрятал… – прошептал позади Глузд. – Что же он – подавился, что ли?

А ведь похоже, что так! Но похоже – не значит, что именно так все и случилось. Может быть, и не так… Миша всегда во всем сомневался и знал, что все – даже, казалось бы, само собой разумеющееся – нужно тщательнейшим образом проверять. Особенно – в таком вот деле.

Подавился… это было бы слишком просто. Хотя – почему бы и нет? Всякое в жизни случается, чем черт не шутит, когда Бог спит? Так, может быть, незачем искать черную кошку там, где ее нет?

Однако…

Хлеб… Кусок как кусок – от каравая… Не слишком и черствый еще… можно сказать – свеженький.

– Глузд! – отломив кусочек, сотник протянул его отроку. – Лети к матушке своей, тетушке Плаве – она ж встает рано… Спросишь – ее ли хлеб? Такой ли у нас выпекали?

– Есть!

Вытянувшись, парнишка со всех ног бросился исполнять приказание – только его и видели!

Михайла же повернулся к часовому:

– Ты у нас кто?

– Микита Хрустов, господин сотник. Сын Хруста Медведева, что погиб…

– Помню, помню… батюшку твоего… – перебил Миша. – Так ты ничего не видел?

– Ни единой души, господин сотник! – пацан истово перекрестился.

Похоже, не врет. Но – «не видел» не значит, что никого не было. Мог ведь и не углядеть.

Сотник прекрасно себе представлял организацию караульной службы в Михайловском городке, сам ведь ее и организовывал, на основе армейского Устава гарнизонной и караульной службы…

Часовые внутреннего двора менялись каждые два часа… значит, помимо этого вот Микиты еще было двое. Плюс начальник караула – он же и разводящий – Глузд. Воротные часовые и стражники на башнях уже относились к другому караулу – внешнему, и их тоже нужно было тщательно допросить. Пока же с этим…

– Значит, Микита, в поруб ты заглянул по службе?

– Так точно, господин сотник. Как и предписано Уставом. Перед сменой караула проверял… вместе с господином урядником.

Караул сменялся… да вот-вот уже и должен бы! Значит, правильно все… Что же такое случилось ночью? Ладно… пока посмотрим здесь… Заодно – салаг поучим.

– Итак, ратник Микита… Давай, описывай все, что здесь видишь. Слева направо. Кратко, но по существу, ни одной мелочи не упуская.

Да сложно было бы упустить – подпол как подпол, или лучше сказать – подклеть по размеру сруба: аршинов десять на пять – семь на три с половиной метра. Пол земляной, на полу – солома, ну и пара окошек для циркуляции воздуха – чтоб сруб снизу не гнил, проветривался, маленькие – вот уж точно, только кошке и пролезть.

– И передать что-нить можно, – заключил отрок.

Вот это он в тему – передать… Только ведь для того часовой тут и поставлен! Для того и караул…

Чем же это пахнет-то? И запах такой… терпкий…

– А солома-то рыхлена, – приметливый парень указал рукой. – Ровно тут дрались… Аль непотребство какое учиняли… Но ведь не было никого!

– И ты ничего подозрительного не видел?

– Не видал, господин сотник. Вот ей-богу не видал!

– А сменщики твои?

– Так и они, если б что заметили – доложили б.

Тоже верно. Однако и сменщиков нужно спросить… Впрочем, нужно ли? Нужно! Крепкие молодые парни просто так, в один миг, не умирают! Этот народ вообще на тот свет не торопится.

Эх, жаль, собак на внутренний двор не выпускали, у ворот держали,