Что ж, теперь более-менее ясно… Теперь – только искать. А это дело не столь уж и муторное! В любом, даже, казалось бы, самом безнадежном деле всегда кто-то что-то видел, что-то слышал или догадывался… Надо только искать!

– Илья! – поднявшись на крыльцо, покричал Миша. – Кликни-ка мне Мекшу с Федулом… и еще – Хромца. Ну, ты знаешь…

– Сделаю, господин, – выглянувший в распахнутую дверь дьяк-секретарь вежливо поклонился. – Тут еще вас дева одна дожидается. Говорит – с важным.

– Что за дева? – сотник вскинул брови.

– Красивая…

– Да не про то!

– Ой… – Илья виновато потупился – ведь женатый же человек! И жена такая, что – ой-ой-ой! Бой-баба. – Паломница, говорит, – поспешно исправился дьяк. – Фекла.

Дожидавшаяся в сенях Забава (в крещении – Фекла) при виде сотника поклонилась в пояс. Все такая же худенькая, но жилистая, из тех девчонок, что и дров целую гору наколют, и воды в баню натаскают в таких кадках, что едва поднять. Скромный темный платок, все та же серая сермяжная запона, разве что – лапти на ногах. Видно, что новенькие – специально для важной встречи надела.

– Проходи, проходи, гостьей будешь, – Миша, не чинясь, отворил перед паломницей дверь… чем ввел деву в краску. Понятно, не привыкла к такому! Чтоб столь важный господин и… – Да ты заходи, заходи, не стесняйся… Садись вон, к столу…

– Благодарствую, господине, – Забава вновь поклонилась, присела на краешек кресла. Стеснялась – это было видно. И руки не знала, куда деть, светло-серые глаза постоянно бегали, и ресницы дрожали… Славные такие ресницы – пышные, да смуглое или, скорее, все же – загорелое, лицо, выбивающиеся из-под платка золотистые пряди… В Царьграде бы сказали – красавица писаная, однако здесь, на Руси, таких тощих да субтильных не жаловали… разве что в городах… или вот такие книжники, как Илья или Ермил…

– Давай-ка кваску… выпьем…

Михайла разлил из кувшина квас по большим «хохломским» кружкам, чем вогнал посетительницу в еще больший ступор…

А чтоб не врала! Чтоб сразу прониклась!

Гостья не осмелилась сразу начать разговор… Сделав пару глотков, снова поблагодарила и потом уж, перекрестившись на висевшую в углу икону Николая Угодника, перешла к делу…

– Ходила я нынче ночесь на луга – за лечебной травою… Есть, господине, такие травы, что до солнышка собирать надо. Юлия-госпожа знает…

– Как же их собирать? – искренне удивился сотник. – Ничего ж не видно!

– Так на рассвете, господин… Уже разобрать можно… На Соколиный луг ходила, недалече тут, – девчонка покусала губки и продолжила: – Как возвращалась уже, смотрю – бежит кто-то. Испугалась – да в кусты. Там малина, орешник – так я туда… И кому в такую рань бегать надо? Пересидела… да пошла. Пока шла – рассвело уже, стадо с пастушками встретила да у колодца – баб… С ними еще постояла, поболтала… А к Юлии-то на двор пришла – и подумала… А вдруг парень-то тот что-то украл?

– Парень? – поставив кружку на стол, настороженно переспросил Михайла. – Так ты его рассмотрела?

– Так светало уже… Я, правда, в кусточках укрылась, но кое-что видела…

– Ну-ну-ну! Говори же, рассказывай!

– Так я и говорю же, – Забава снова перекрестилась. – Нехристь это был – вот кто! Молодой, ловкий такой… глаза узкие, а рожа круглая, как блинница-сковорода! По виду – ну чистый половец! И одет… не совсем…

– Что значит – не совсем?

– Ну-у… порты да рубаха нижняя, беленого холста… И… словно на мокрое тело натянута…

– Так-так-так… – вскочив на ноги, Миша прошелся по горнице. Потом резко остановился, глянул гостье в глаза: – На мокрое тело, говоришь? А откуда бежал-то?

– Так вроде как от вас и бежал. С Михайлова-от городка…

– А оружие? Было у него? Ну, может, лук, самострел?

– Не, не было… Котомка была! А уж что в той котомке – не ведаю. Я еще подивилась – голый почти – и с котомкою…

– А приметы какие-нибудь? – сотник с надеждой взглянул на паломницу. – Ну, там, родинка где-нибудь или шрам…

– Не, господин, не приметила. Далековато все ж.

– Ладно, Забавушка, благодарю и за это… Рост?

– Ну-у-у… чуть повыше меня. Верно, на полголовы…

– Ну, ты у нас девушка не низенькая… Телосложение?

– Что, господин?

– Тощий? Мосластый? Толстяк?

Гостья тихонько засмеялась:

– Не, не толстяк. Говорю же – ловкий…

– А ты сказала – нехристь. Только потому, что на степняка похож? – еще раз уточнил сотник. – Ты ведь так, с ходу и сказала… Только из-за узких глаз? Так не все половцы узкоглазы… иных и от нас не отличишь.

– Ну так да-а! – сверкнув глазами, радостно воскликнула девчонка. – Да! Креста-то на нем не было…

– Так ведь крест-то под рубахой носят…

– Он потом у Юлии был – я и рассмотрела. Ногу подвернул, говорит. Несильно…

Ну да, вспомнил Миша, Юлька что-то такое говорила… так, вскользь…

– А вместо креста, на бечеве, – клык здоровенный висел! От медведя, может… Большой такой… Это что же, с таким-то клыком – еще и крестик?

Узкоглазого, похожего на половца парня определили быстро. Третьего дня к скоморошьей ватаге пристал. Скомороший старшой Флегонта Гудок опознал по приметам. Особенно – по клыку.

Об этом уже к вечеру доложил Зевота Хромец:

– Зовут половчонка – Муслей, из степи он. Беглец. Бежал от кого-то, видать, в рабах был, ну, а скоморохи приветили – славно на свирели играет! Мусля этот к тебе, господине, поутру завтра придет. Флегонтий отправит – божился.

Сотник недовольно фыркнул:

– А что до завтра-то ждать?

– А сегодня не было Мусли в ватаге. На реку, за рыбой, пошел… На ту сторону. Он, говорят, рыбак знатный…

– И рыбак, и на дуде игрец… – язвительно протянул Миша. – А что с ногой-то у него?

– Не на дуде, господин… На свирели. С ногой? Ах, ну да… хромает немного… с недавних пор.

– Хромает… А самострела у него, случайно, при себе не было?

– Не, господин, не видали.

Ну, мог и спрятать. Вполне…

Уже два дня, как в Ратном шла, шумела ярмарка, или как тогда говорили – «торжки». Кроме солидных господ – купцов-суконщиков, пришли-приехали и торговцы помельче, потянулся окрестный люд – а тому уж много чего, окромя сукна, надобно, и сукно-то не так чтобы очень – все ж для простого человека дороговато. Нам бы что подешевле, а шерсть и сами спрядем-соткем, да и лен нынче уродился, уж всяко голыми ходить не будем!

И в Ратном, и на пристани, да по всему бережку растянулись торговые рядки, а там уж чего только нет – всякая всячина, от телег да