лошадиной сбруи до ленточек, медовых сладостей и копченной на костре рыбки. Рыбку тут же запивали пивом – к торжкам наварили знатно, продавали на всех углах.

Еще были качели! Ах, как взлетали, казалось, куда выше берез, что росли невдалеке от рядков. Еще кол в землю вкопали, а на том колу – сапоги новые, вот охочие парни на него и лазили…

А уж скоморохи! Гудки, бубны, гусли, свирели… Песни пели, ходили колесом, все в масках-«личинах», в рубаха цветных, ярких, народ музыкой своею смущали, про Садко, гостя торгового, песни пели:

Ай же, вы дружки-братья корабельщики,

Верно не пошлины поддонный царь требует,

А требует он голову человеческу!

Рогволд-варяг проходил мимо со своими. Остановился, от солнышка щурясь, прислушался… бросил скоморохам медяхи, еще и медку заказал – хорошо поют, славно! До слез.

Берет с собой гуселышки яровчаты

И садится на тую дощечку на дубовую…[2]

Скоморохи про купца-гостя былину закончили – дев младых углядели, и давай – плясовую:

Ой, дуда-дида-Лель!

Ой, дид-лало, Лель!

В хоровод пошли красны девицы, а за ними – и парни. Те из Младшей стражи, кто от нарядов свободен, – тоже на ярмарке, здесь. Праздник! Одначе ж праздник праздником, а наказ им дан смотреть в оба. Чужих нынче много – мало ли что? Наверняка и волхвы пришли – народ смущать. Хотя… им ли со скоморохами-то тягаться? Вон уж какие песни поют:

Прилетала лесова птица незнаемая,

Как садилась на хоромное строеньице

Она ухала-то птица по-звериному,

Как свистала эта птица по-змеиному…

Михайла, проходя мимо, хмыкнул – не песня, хор-рор какой-то! Увидав своих – матушку, сестер, деда, помахал рукой. Однако ж пока что не подошел – искал глазами Юльку. Не видно что-то… Неужто не придет? Да быть такого не может, такой-то праздник не каждый день бывает!

Ага, вот идет… С помощницей своей, Забавой… У скоморохов встали, слушают… Паломница перекрестилась от таких-то песен, фыркнула – мол, глумы да кощуны одни! Взяла Юлю за руку, повела к рядкам. Туда же зашагал и Миша…

* * *

Зевота Хромец тоже бы скоморохов послушал, на игрища б их посмотрел… Абы время было. Однако пока что, увы… Озадаченный порученным сотником делом, Зевота ныне осуществлял розыск, и где искать – знал. Те же скоморохи и обсказали – Мусля на реку, за рыбой, пошел, на ту сторону. Так пока что не приходил…

Ну, на ту так на ту… Там омуток недалече знатный…

Вот только плохо, что до сих пор не вернулся Мусля! А ведь с утра еще должен бы… Это было плохо, и дурные предчувствия точили душу Хромца, оттого и выглядел он, несмотря на праздник, – хмурым.

Сев в свой челнок, Зевота погреб к омутку, по пути прикидывая – коли б он был лиходеем, так где бы Муслю этого притопил? Ну, или сам рыбачок где б мог утопнуть? Иначе с чего б ему на праздник-то не прийти, коли со скорморошьей ватагой сговорился?

Хромец внимательно осмотрел и сам омут, и камни чуть ниже по реке – если упал, поскользнулся, так туда бы и прибило, уж никак бы не проскочил! Еще прибрежные заросли ивы глянул, да камыш с осокой и рогозом – там тело можно спрятать, вполне! Вон, заросли-то – целый лес! Немножко пожухли уже – сентябрь, – но ничуть не поредели. Хоть с дюжину мертвяков схорони-спрячь!

Если сам утоп – где-то в камышах лодка б осталась, – а не было! Пусто. А уж Хромец смотрел внимательно, он вообще был человек обстоятельный, дотошный, неспешный. Только вот не повезло – родился холопом… Ну да умный-то человек и холопом не пропадет. Некоторым так даже лучше еще – думать не надо, жизнь свою обустраивать – за все пусть хозяин думает, на то он и хозяин. А мы – люди маленькие, от нас не зависит ничто.

Так…

Осмотрев все, что можно, Зевота задумался. Выходило, что Мусля и сам не утоп, и никто его не убил, тело в зарослях не спрятал. Что же тогда? Русалки уволокли? А лодка?

Хромец еще раз проплыл на мели, по осоке – осадка челнока позволяла. Нашел и место, где кто-то недавно ловил… И следы от лодки – камыш да рогоз примятый, видать, носом лодочку на отмель вытаскивали…

Лодку Хромец обнаружил уже ближе к полудню. Прикинул, если отогнать – так удобнее вниз по реке, а там прорубить днище… Однако не сильно и притопишь – челнок-то легкий, а течение сильное, вынесет… Во-он к тому мыску, где ивы…

Вот в ивах-то и нашелся челнок. Да с прорубленным днищем! Но – вынесло… Выбравшись на отмель, Зевота проковылял к челноку, нахмурился – уже ясно было, что-то недоброе с Муслей стряслось. Теперь только тело искать… А уж все проискано! Неужто – камень на шею да в омут? Нет, неправильно то, для лиходея неправильно – в омуте вода стоячая, а сомы веревку обгрызут – рано или поздно тело всплывет… теми же сомами обглоданное. Ох, и противная же рыба – сом, недаром без чешуи, не рыба, а змеища какая-то! Недаром батюшка святый отче есть ее запрещает… Налимов, кстати, тоже – но уж те больно в ушице вкусны!

Однако что ж теперь делать? Хромец перекрестился и задумчиво пригладил бородку. Надо бы свидетелей-видоков поискать. Тут заливной луг недалеко и дорога… Ну, проезжих-прохожих теперь уж поди найди… А вот пастушки с луга…

Проплыв обратно, Хромец привязал челнок к старой коряге и, выбравшись на берег, зашагал к дороге. Сразу на луг, к пастушкам, Зевота идти побоялся – из-за собак. Слышно уже было – лаяли! На дороге же…

Она выходила из леса, эта дорожка. Покрытая серовато-желтой пылью, не широкая, но и не узкая, она вела на Нинеину весь и дальше, мимо болот да урочищ, в земли боярина Журавля…

У леса – видно было – толпились люди! Двое парней, девы… Одеты по-праздничному – с лентами… Видать, на торжки шли, на праздник. Там, кроме Нинеиной веси, еще Васильково… Верно, оттуда ребята… Гомонили, размахивали руками – как-то странно себя вели, словно случилось что…

Зевота заковылял быстрее, насколько уж мог. Подходя, помахал рукою:

– Здоровьица вам да благоволенье Христа!

– Нам-то – здоровьица… – хмуро обернулась красивая юная дева. – А вот ему… Мертвяк тут у нас, дядько.