Глядя на окруживших меня стражников, я намотала жемчужную нить на запястье.

Две недели спустя во Фландрию пришло известие о смерти моей матери.

– Принцесса? Принцесса, они здесь. Они ждут в вашей приемной.

Я стояла на коленях у молитвенной скамьи. За много дней я не произнесла ни слова. Не плакала и не спала. Когда Беатрис со слезами на глазах протянула мне письмо отца – короткое, но нежное послание, в котором он обещал сообщить дальнейшие новости через посольство, я ушла в мою спальню и закрыла дверь. Там, в темноте, я молилась, чтобы душа матери покинула этот мир.

– Иди, мама, – шептала я. – Не оглядывайся.

Стражу у дверей моих покоев сняли, восстановив иллюзию свободы. Потом ко мне пришел Филипп. Несмотря на то что известие о смерти моей матери повергло бо́льшую часть Европы в траур, хотя бы потому, что она пользовалась уважением других монархов, Филипп ввалился ко мне, шатаясь и источая запах вина. Я не шевелясь лежала в постели, слыша, как он пробирается по темной комнате. Пинком разбудив Беатрис, он прогнал ее за дверь, а затем сбросил одежду и залез под одеяло.

Почувствовав, как его руки касаются моих бедер, задирая ночную сорочку и раздвигая ноги, я с трудом подавила готовый вырваться крик ярости и отвращения. Я ненавидела его прикосновение, даже сам его запах, хотя когда-то никого так не желала, как его. Но помешать ему я не могла – он снова избил бы меня, если бы я стала сопротивляться и не дала ему то, чего он хотел. Он приходил каждую ночь, и я закрывала глаза, пытаясь забыться и не чувствовать, как он входит в меня. Удовлетворившись, он с гордым видом удалялся, а я вставала и вытиралась тряпкой. Очень жалела, что со мной больше нет доньи Аны: она знала тайное снадобье из трав, предотвращавшее зачатие.

Естественно, он приходил ко мне по ночам не просто так. Я не сомневалась, что подобный совет дал ему дон Мануэль, чтобы легче было воплотить в жизнь свои планы. Дону Мануэлю хватало наглости являться ко мне каждый день, якобы спросить, не нужно ли мне что-нибудь в дни моей печали. На самом деле он разглядывал меня в поисках предательской бледности или признаков тошноты.

Я пропускала его льстивые речи мимо ушей, тупо глядя в стену. Стражу сняли, но тюрьма оставалась тюрьмой. Меня держали в неволе более действенными средствами, чем запертая дверь.

Я уже знала, что зачала.

День за днем я вставала на рассвете, заставляла себя съесть принесенный Беатрис завтрак и шла к молитвенной скамье, где оставалась до заката, не двигаясь с места.

В часы одиночества я заново переживала свое прошлое. Снова видела себя невинной девочкой, которую очаровывали летучие мыши, вспоминала мать, казавшуюся мне почти божественным созданием, столь чужим, что я никогда не смогла бы дать ей любви. Я снова путешествовала во Фландрию, Францию и назад в Испанию, стояла на пристани в Ларедо, чувствуя, как последнее расставание наконец несет с собой мир. За все время я не пролила ни единой слезы.

Беатрис подошла ко мне:

– Принцесса, прибыли известия от его величества вашего отца.

Папа.

Я повернулась к ней:

– Через его посольство?

Беатрис кивнула:

– Его высочество встречался с представителями посольства, прежде чем отправиться на встречу со своими Генеральными штатами. Одному из них было позволено увидеться с вами. Остальные вернулись в Испанию. – Она помедлила. – Это Лопес. Примете его?

Лопес. Секретарь матери, которого я в последний раз видела в Ла-Моте. Почему он здесь?

Я встала на негнущихся ногах. Стараясь не смотреть на отражение в зеркале, вышла в главную комнату и села в мягкое кресло. Лицо я закрыла вуалью. Благодаря задернутым занавескам в комнате царил полумрак.

Вошел Лопес в сопровождении дона Мануэля. Сердце мое сжалось, когда я увидела, как постарел и сгорбился, словно от горя, преданный секретарь матери. Вспомнив, как сурово обошлась с ним в Испании, я осторожно кивнула. Мне не хотелось, чтобы случившееся тогда разрушило наши отношения, тем более в присутствии дона Мануэля.

– Сеньор, вы пришли ко мне в страшный для всех нас час, но я рада вас видеть.

Он наклонил голову.

– Ваше величество, – сказал он, и я вздрогнула. – Ваше величество, приношу вам свои искренние соболезнования.

Сглотнув, я посмотрела на дона Мануэля. Он не сводил с меня взгляда, и на его толстых губах играла едва заметная улыбка. Ставленник моего мужа наслаждался разыгрываемым фарсом.

– Прошу вас, – мягко ответила я, – не обращайтесь ко мне так. Я остаюсь вашей принцессой, поскольку еще не приняла присягу перед кортесами и не могу носить титул покойной матери.

Я удовлетворенно заметила, что улыбка на жабьей физиономии исчезла.

– Прошу прощения, – сказал Лопес. – Я вовсе не хотел вас расстраивать, принцесса.

Внезапно я почувствовала опасность.

– Вы меня вовсе не расстроили. Как бы ни тяжела была моя потеря, я намерена исполнять свой долг. Как я понимаю, вы привезли известие от отца?

– Да, конечно. – Лопес достал из кармана камзола маленькую бархатную шкатулку.

В то же мгновение я вспомнила, что мать посвятила Лопеса в суть своего распоряжения. Наверняка поэтому отец и прислал именно его. Папа знал, что он меня не предаст.

Лопес опустился на колени у моих ног и поднял шкатулку:

– Ваше высочество, кортесы Толедо и его величество король Фернандо повелевают мне вручить вам перстень с официальной печатью Кастилии. Они просят вашего скорейшего возвращения в Испанию, где вам будут пожалованы титул и корона правящей королевы.

Слова его гулким эхом отдались у меня в ушах. Взяв шкатулку, я обнаружила внутри перстень с ограненным рубином, который в последний раз видела на руке матери. У меня перехватило горло. Казалось, я целую вечность не могла пошевелиться, глядя на тусклый камень со стершимися знаками в виде замка и короны – символов Кастилии, который не покидал руки матери со дня ее коронации. Медленно достав перстень из шкатулки, я надела его на правый указательный палец, где, как говорили, проходит жила, ведущая прямо к сердцу.

Я взглянула на дона Мануэля: он стоял не шевелясь на некотором отдалении, словно пытаясь изобразить почтение к моей персоне. Выражение его лица невозможно было понять. Я получила кольцо матери. Отец призывал меня к себе. Что теперь станет делать посол? Что он скажет Филиппу?

Я повернулась к Лопесу, не сводившему с меня взгляда усталых карих глаз. Он явно хотел добавить нечто еще, что не отваживался высказать при всех.

– Не стану вас утомлять. Я прибыл лишь вручить вашему высочеству перстень и сообщить, что если я могу чем-то быть вам полезен, то я в полном вашем распоряжении.

Он слегка подчеркнул слово «полезен», чего дон Мануэль, похоже, не заметил. Посол стоял, со скучающим видом разглядывая собственные ногти. Я с радостью отметила, что он, со свойственным ему высокомерием, не видит никакой опасности в пожилом секретаре с его старомодными манерами.