– Ничего страшного. Я все понимаю. Зря ты не взял у нее номер телефона. Они обе довольно симпатичные.

Я нахмурился.

– Мне не нужен ее телефон. И вообще…

Не глядя на меня, Джорджия рисовала кончиком пальца восьмерки на своем запотевшем бокале с водой.

– Помнишь, когда мы с тобой встретились в первый раз, я сказала, что мне очень хочется справиться со своей привычкой все тщательно анализировать…

– Конечно, помню.

– Так вот, всю эту неделю я думала об одной вещи, и мне кажется, я наконец-то приняла решение.

При этих ее словах у меня появилось нехорошее предчувствие. Особенно если учесть, с чего начался наш разговор. А начался он с того, что две девицы из Калифорнии пытались всучить мне свой номер телефона…

– Какое решение? Насчет чего?

– Насчет нас. – Джорджия наконец подняла голову. – Мне кажется, нам лучше попрощаться сейчас, Макс.

Сердце подпрыгнуло у меня в груди, а руки похолодели.

– Что? Почему?! Из-за этих двух девиц, да? Да это же самое обычное… Все-таки я человек довольно известный, и…

Джорджия покачала головой.

– Нет. Я думала об этом целую неделю, – повторила она. – Для меня это довольно болезненно – все равно что по миллиметру отклеивать пластырь от раны. Лучше сорвать его сразу. Это, конечно, будет больнее, зато рана быстрее заживет.

Черт! Я практически заставил себя посмотреть ей в глаза, но к тому, что я там увидел, я оказался не готов. Ее прекрасные зеленые глаза расширились от затаенной боли, и я поразился, почему я не заметил этого раньше, как не заметил темных теней под глазами, которые проступали даже сквозь слой макияжа. Обычно Джорджия не пользовалась косметикой, но сегодня…

Я почувствовал, как к горлу подкатила тошнота.

Мне отчаянно хотелось уговорить ее потерпеть, продержаться еще немного. В конце концов, нам оставалось всего-то несколько недель. Быть может, во мне говорило мое непомерное самолюбие, которого, как утверждали многие, мне было не занимать, однако я не сомневался, что если я постараюсь, то сумею отговорить ее от подобного шага. Да, я мог это сделать, вот только… вот только с моей стороны это было бы чистой воды эгоизмом.

Проклятье! Что же делать?!

Увы, я понимал, что у меня нет выбора. Мне придется согласиться. В этой ситуации я все равно ничего не мог предпринять – разве что постараться сделать наш разрыв как можно менее болезненным для нее. Ну, Ярвуд, давай…

Сглотнув застрявший в горле комок, я кивнул.

– О’кей. Я понимаю. – Я выждал несколько секунд. Джорджия молчала, и я добавил: – Хочешь, уйдем сейчас? Нам вовсе не обязательно оставаться здесь.

– Нет. Ничего. Раз уж мы пришли… Кроме того, мне приятно твое общество.

Ну спасибо и на этом!

– О’кей.

В течение следующего часа мы довольно мило беседовали о моем предстоящем переезде в Калифорнию, о новой линейке товаров для активного отдыха, выпуск которых Джорджия собиралась наладить к весне, о том, что сестры, которые присматривали за моими собаками, наверняка будут и дальше использовать мою нью-йоркскую квартиру в качестве фабрики для производства собачьих лакомств, поскольку срок ее аренды истекал только через полгода. И все это время я чувствовал себя словно приговоренный на узкой доске над бушующим морем – на доске, по которой мне предстояло пройти до конца, как в фильмах про пиратов. Потом к нам подошла официантка, которая спросила, не хотим ли мы взглянуть на десертное меню, и мы, украдкой переглянувшись, хором ответили «да». Ни мне, ни Джорджии не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.

Но еще какое-то время спустя зал ресторана начал пустеть, и когда, уже после десерта, официантка в очередной раз приблизилась к нашему столику, чтобы спросить, не желаем ли мы что-нибудь еще, мы наконец сдались. Я расплатился, и мы вышли на улицу.

Ресторан находился всего в нескольких кварталах от дома Джорджии, но она все равно позволила мне ее проводить, чему я был очень рад. Но когда мы вошли в подъезд, Джорджия с решительным видом нажала кнопку лифта и повернулась ко мне.

– Все. Давай попрощаемся здесь.

Я почувствовал, как мое сердце проваливается куда-то вниз, но все же кивнул и даже сумел выдавить улыбку.

– О’кей.

Джорджия взяла меня за руки, и я увидел, что ее глаза полны слез.

– Я хотела сказать… Да, сейчас мне очень больно, но я не жалею о том времени, которое мы провели вместе.

Я коснулся ладонью ее щеки.

– Я тоже… Единственное, о чем я могу пожалеть, – это о том, что все закончилось.

Слезы покатились по ее щекам. Приехал лифт, дверцы открылись, но она не двинулась с места. Взяв меня за руку, которую я продолжал прижимать к ее лицу, Джорджия развернула ее ладонью к себе и поцеловала.

– До свидания, Макс.

Наклонившись, я легко коснулся губами ее губ.

– До свидания. Джорджия.

Она отпустила мою руку и шагнула в кабину лифта, но я чувствовал, что не могу просто повернуться и уйти. Вместо этого я крепко зажмурил глаза, чтобы не видеть ее…

Если любишь кого-то – отпусти.

И быть может, когда-нибудь он к тебе вернется…

Глава 26

Макс

В последующие несколько недель случилось много всего. Я подписал очень дорогой, космически дорогой контракт с командой, у которой были все шансы добраться до плей-офф, и слетал в Калифорнию, чтобы принять участие в пресс-конференции, которую давало руководство клуба. Мой переход в калифорнийский клуб произвел в СМИ настоящую сенсацию, которая, к счастью, довольно быстро сошла на нет, и я смог потихоньку ускользнуть обратно в Нью-Йорк, чтобы собрать оставшиеся в квартире вещи. До начала тренировок оставалось еще довольно много времени, но поскольку в Нью-Йорке меня больше ничто не держало, я не стал мешкать и позвонил в транспортную компанию, чтобы отправить мое барахло на Западное побережье. Сразу после этого я зашел на сайт авиакомпании и взял билет в один конец. Мой рейс до Лос-Анджелеса отправлялся через пять дней.

Откровенно говоря, с этим контрактом мне чертовски повезло, так что мне следовало бы прыгать выше головы от радости. Большинству людей пришлось бы горбатиться всю жизнь, чтобы заработать столько, сколько мне обещали заплатить за год. Но дело было даже не в деньгах – сейчас я был как никогда близок к тому, чтобы осуществить все, о чем я мечтал с тех пор, как впервые надел коньки и вышел на лед. И все же я чувствовал себя несчастным. Чертовски несчастным, если быть точным.

Почему?

Сами догадайтесь.

Как раз в это время наша мать приехала в Бостон, чтобы навестить Тейта и внучек. Мне тоже хотелось перед отъездом повидаться с братом и мамой, но, учитывая, что я едва выносил самого себя, мне было трудно рассчитывать, что и остальные согласятся терпеть мое подавленное настроение. Ехать или не ехать? Я ломал голову над этим вопросом битых два часа, а потом позвонил в Бостон и сказал матери, что у меня осталось в Нью-Йорке слишком много дел, которые нужно доделать, и что я лучше навещу ее в Вашингтоне на следующей неделе – после того как обоснуюсь на Западном побережье.

Чтобы взбодриться, я решил отправиться на пробежку.

Не знаю, как далеко бы я убежал, но когда я был всего в миле-двух от своего бывшего дома, неожиданно пошел дождь. И это был не просто дождь, а настоящий тропический ливень. За считаные секунды я промок до нитки, но решил, что так мне и надо.

На обратном пути я пробегал мимо «Мэдисон-сквер-гардена». Один из охранников – Гленн, с которым мы приятельствовали, – как раз вышел покурить под навес. В тот вечер, когда я познакомился с Джорджией, он тоже дежурил. Заметив меня, Гленн махнул мне рукой, и я свернул в его сторону.

– А-а, Ярвуд! Перебежчик чертов! – Гленн широко улыбнулся. – Какого черта ты делаешь в Нью-Йорке? Я думал, ты давно в Калифорнии, хлещешь коктейли с голливудскими звездами и гуляешь со старлетками!

– Они никуда от меня не денутся. – Согнувшись, я уперся руками в колени, стараясь отдышаться. – А вот что ты тут делаешь? Мне казалось, ты работаешь только по ночам.

– Открылась вакансия в дневной смене. Помнишь Берни – парня со светлыми волосами и дурацкой рыжей бородкой?

– Конечно, я его знаю. А что с ним?

– Да ничего. Получил место в бригаде, которая ухаживает за льдом. Он теперь вместо Отто. – Гленн покачал головой. – Жаль парня, ей-богу!

– Почему жаль?

Гленн посмотрел на меня.

– Ты, стало быть, ничего не знаешь? Я имел