утоляющее питье» — зачем-то кружились строчки в голове. Полотенцем растиралась столь же аскетично, до красноты и боли. Высушила благоухающую розами голову под большим неуклюжим феном, оделась, долго пялилась на себя в зеркало, огромное, в рост человека, с поврежденной по периметру амальгамой; расчёсывала так и эдак волосы, кривила рот, отмечая невзрачность своей внешности. «Так тебе и надо», — сказала наконец худой взлохмаченной девчонке в зеркале. Так тебе и надо.

По пути в общагу зашла в закусочную, взяла две порции сосисок и макароны с сыром. Не заметила, как съела всё, запив мутным кофе с молоком. Возвращаться в общежитие не хотелось, и она, закинув на плечо ремень сумки с банными вещами, пошла, куда глядят глаза, которые не глядели никуда. Глаза не глядели, но ноги вели из улицы в улицу по хитросплетениям Петроградской стороны, и где-то на Большом проспекте её вновь настиг вопрос «почему?» Она пыталась и не могла найти иного, кроме одного, ответа, в деталях перебирая часы и минуты последних дней. Что случилось за три дня его отсутствия, что заставило его так резко порвать с нею? Почему именно так? «А как бы ты хотела? — спрашивала она себя. — Чтобы он начал избегать и отговариваться нехваткой времени или срочными делами?» Интересно, как он расставался с другими? За эти три дня он мог встретить кого-то, увлечься и решить, что от неё, Аси, нужно избавиться.

«Ненавижу его, ненавижу», — повторяла она, как мантру, и, ослепленная своим отчаянием, со всего маху столкнулась с прохожим, который отвесил недобрый комплимент. Пробормотала извинение и остановилась, чтобы прийти в себя. Слёзные железы вдруг смилостивились над нею, конечно же, в неподходящий момент, посреди города. Слёзы полились градом, который она не могла остановить, сколько не зажимай нос и не пяль глаза. Она побежала через дорогу, опасно перерезав путь троллейбусу, в сторону сквера, что спасительно желтел кустами сирени над зелеными скамейками. Здесь, в тени листвы, приютившись на углу скамьи, она разрыдалась, всхлипывая и от души шмыгая носом. С каждой пролитой слезой, всё больше жалела себя, одинокую, никому не нужную, отвергнутую. «И зачем я брякнула ему, что хочу за него замуж? И призналась…, — в ужасе вспоминала она. — А он испугался, что это всерьёз, ему этого не нужно. И мне ничего не нужно, ни от него, ни от кого-бы то ни было… Нарды! — вдруг подумала она. — Поеду в Заходское, к Владлену, и отвезу эти проклятые нарды и… всё остальное».

В состав остального входила достопамятная ручка, редкая гэдээровская пластинка с записями польского ансамбля «Скальды», и подарок с бамовской зарплаты — проигрыватель в чемоданчике — совершенно незаменимая вещь. Теперь этот проигрыватель показался Асе чем-то вроде откупного со стороны дарителя.

Слёзы наконец иссякли, оставив резь в глазах, распухшие щеки и жалость к себе. Ася еще долго сидела, откинувшись на скамейке, подставив лицо прохладному ветерку, и встала, когда поняла, что начинает засыпать.

На витрине кинотеатра напротив афиша сообщала о текущих сеансах нового фильма режиссера, известного своей самобытностью и склонностью к философии. Ася купила билет на дневной сеанс и через пять минут уже сидела в зале, а ещё через десять погрузилась в волшебный мир художника, который со скрупулёзной неторопливостью фиксировал камерой живой мир чувств на лицах актеров и неживой — в его прекрасных и невзрачных подробностях.

По пути домой она решила, что съездит к Владлену Феликсовичу, но не завтра, и даже не послезавтра, а на следующий день пойдет на лекции и постарается держать лицо, встретив Лёню… если сумеет.

Настало утро, и Ася исполнила план, но чуть было не сбежала из института, представив, что увидит его в аудитории. Стиснув себя в кулак, с уже неизменным гвоздем в груди, вошла и села, за последний стол, возле макета мостовой фермы. Лёня, к её удаче или неудаче, на лекции не появился, зато пришли Утюговы и Володины. Подруги сели слева и справа от Аси, словно укутав её во временно надёжное гнездо, и дуэтом спросили, куда они с Лёней пропали.

— Я… я немного простыла, а Лёня… не знаю, где он.

— Что случилось? — продолжил расспросы дуэт.

— Ничего, все нормально, — изо всех сил стараясь звучать спокойно и положительно, — ответила Ася.

Она постаралась сменить тему, дабы не дать гвоздю в груди раскалиться добела, сообщив, что намедни ходила в кино и смотрела философскую притчу, в которой почти ничего не поняла. Подруги довольно ровно относились как к кинематографии, так и к театру, потому тема эта быстро иссякла, сменившись актуальным обсуждением забот молодой жены и молодой матери. Ася рассеянно слушала их и поддакивала, часто невпопад.

Лёня не появился на лекциях и на следующий день, и Ася, распалив свой гвоздь до состояния податливости, рисовала в пространстве картины, как он обнимает Ларису или какую-то абстрактную деву, у которой не имелось лица. Опять прогуляв утренние лекционные пары, на семинар по теории пластин и оболочек, пришли Утюговы, и Лёлька устроилась рядом с Асей. Молодой бесшабашный преподаватель-аспирант шустро заполнял доску умопомрачительными формулами, суть которых дано было понять немногим, и уж точно не тем, чье воображение было занято совсем иными материями.

— Нашли комнату на Лиговке, на пару месяцев пока, — сообщила Лёля.

— Здорово, — кивнула Ася, отчаянно завидуя подруге, её сияющим глазам и оптимистичным планам.

— Ася, — записав пару неудобоваримых формул с доски, шёпотом продолжила Леля. — Что у вас с Лёнчиком? Что-то случилось?

— Нет, всё нормально. А что?

— Ладно, потом…

— Что потом? — выкрикнула Ася.

Преподаватель отпустил в её сторону укоризненную шуточку, однокашники бросили удивлённые взгляды.

— Я… я выйду, — пробормотала она, схватила сумку, бросила в неё так и не раскрытую тетрадь и ринулась прочь.

Лёля выбежала следом.

— Ты прости меня, — начала подруга, когда они, после короткой пробежки по коридору, остановились у окна. Внизу, за пыльным стеклом, гудел Московский проспект.

— Мишка просил не говорить тебе, хотя это глупо… ты и так ведь знаешь, что Лёнька бросает институт и уезжает.

— Что? — выдохнула Ася.

— Ты… ты не знала?

— Нет…

— Но что у вас произошло?

— Мы… мы расстались, всё кончено, — прошептала Ася, ненавидя себя за дрожь в голосе. — И поэтому он мне ни слова не сказал о своих планах. Да мне и плевать. Пусть хоть на луну летит.

— Подожди, как это… расстались? Ну вот, я так и знала, то есть я не могла этого знать, чёрт, Аська…

Лелька бормотала какие-то утешительные растерянные слова, Ася кивала, повторяя про себя отчаянный рефрен: «Ленька бросает институт и уезжает…» Куда? Почему?

— Ася, пойдем сегодня