Подъехав, Мнишек решительно вошел в шатер.

– Прошу вас, паненки и господа, оставить на малое время нас наедине.

Все вышли из шатра на лужок.

– Ну что? – спросила Марина, поднимаясь с походной кровати. – Это он?

– Нет, не он, – ответил Мнишек, – но…

– Я не хочу ничего слышать. Я не поеду. Я уезжаю в Польшу и не желаю ничего знать.

– Марина, послушай меня внимательно. – Мнишек говорил почти шепотом. – Разве я, как отец, могу желать тебе зла? Он лучше того, который был, выше, красивей, статней. Сама увидишь: это настоящий царь. Дальше. Как только мы въезжаем в Тушино, я получаю от царя триста тысяч. Ты понимаешь? А сейчас мы с тобой нищие. Если я вернусь в Польшу сейчас, кредиторы посадят меня в тюрьму. У меня конфискуют замок. Ты и моя жена, панна Головинская, останетесь просто на улице.

– Но, отец, пойми и ты. Я же не походная потаскуха, которую возят в обозе и передают друг другу.

– Что ты говоришь! Это вздор. Ты царица! Тебя будут встречать тысячи людей – поляков и русских – как царицу Московского царства. Понимаешь? Ты провозглашенная и коронованная царица, а он… никто. Если ты встанешь рядом с ним, тогда его по-настоящему признают царем. Ты снова будешь одета в парчу, бархат и шелка. Ты будешь осыпана драгоценностями. А он, этот неизвестный мужчина, будет тебе век обязан. Державой будешь править ты, а не он. Ты понимаешь, какое счастье плывет тебе в руки?

– А если я все-таки не соглашусь? Если я заявлю: это не мой муж. Это холоп и самозванец.

– Тогда… – пан Мнишек помрачнел. – Тогда при случайных обстоятельствах нас с тобой лишат жизни. Да, да, это совершенно определенно. Стоящим во главе войска гетману, панам и боярам нужно, чтобы в Москву вошел победителем и сел на трон царь Димитрий Иванович. Это нужно даже простонародью, которое заочно любит его и хочет видеть его царем. Именно Димитрия Ивановича, а никого-либо другого. А произойти это может, если ты, царица, коронованная и провозглашенная, скажешь: «Здравствуй, мой дорогой муж». Ты понимаешь? Или ты срываешь всем воеводам, всему войску – их победу. Мы будем просто уничтожены.

– Я согласна, я все поняла. Хорошо. Но одно условие. Сейчас я буду находиться от него отдельно. А в мою спальню он войдет после взятия Москвы. В Кремле, во дворце.

– Но, Мариночка, он же мужчина… И всем будет странно: после такой длительной разлуки и вдруг… порознь…

– Все, я все сказала. Я царица и спать с мужем буду только на царском ложе.

Мнишек встал красный, даже вспотевший…

– Ну, стерва же ты, дочка… Столько гонора! Вся в покойную мать.

Мнишек подошел к Зборовскому и Сапеге, отдуваясь, как после пробежки. Оба пана, взглянув на него, хохотнули.

– Так как, пан Юрий? Крепость сдалась? – спросил Сапега.

– Сдалась, слава Езусу Марии. – Мнишек перекрестился и вытер лоб рукавом. – Сказать вам по чести, панове… Если бы она не была моей дочерью… Такой упорный нрав, такой гонор!

– Так вот потому она и царица, ясновельможный пан, – усмехнулся Зборовский. – Надеюсь, наша дорогая повелительница не выкинет какой-нибудь неожиданный кунстштюк? Это было бы крайне нежелательно.

– Что вы, уважаемый пан воевода. Все произойдет как по маслу, кхм, кхм… – Мнишек еще раз перекрестился, на всякий случай.

Встреча в Тушино состоялась с музыкой, криками «Слава!» и «Виват!». Потом был пир в царском шатре, где поляки пили за «свою» царицу, красавицу Марину, а русские за царицу и царя Димитрия Ивановича. Закончился пир поздно, и Марина отправилась в маленький домик, выделенный ей под спальню. Как и договаривались, она здесь ночевала одна.

Когда торжество утихло, все разошлись по своим шатрам, постелям, возкам, телегам, попонам и подстилкам. Только стража прохаживалась в установленных местах.

За полночь из своего шатра вышел «царь». Постоял, немного подумал и, чуть покачиваясь, пошел к тому месту, где находилась спальня Марины. Неподалеку стоял дом, в котором ночевали Казановская и служанки. Если бы «Димитрий» находился здесь немного раньше, он бы увидел, как к Казановской, тихо постучав, вошли три молодых гусара из хоругви пана Зборовского. Сначала слегка поспорили, потом угомонились и затихли.

Светила луна, слышно было, как фыркали у коновязей лошади. Кроме выставленных постов, ни единого человека не видно между палаток и бревенчатых избушек. «Царь» подошел к спальне своей венчаной супруги. Внезапно он с силой толкнул дощатую дверь, сорвал медный крючок и ввалился в домик.

– Кто? Кто это? – всполошилась на постели Марина.

– Это я, твой муж Димитрий, – довольно наглым тоном сказал «царь». Он пошарил в темноте и, споткнувшись, упал на хрупкую Марину.

– Ай! – приглушенно пискнула царица. – Как вы смеете! Я позову стражу!

– И объявите ей, что муж пришел почесать свою жену… ха, ха…

– Но вы же обещали, что до Кремля…

– До Кремля еще так далеко, как до Царства Небесного, – заявил «Димитрий», сбрасывая кафтан, сапоги и портки.

– Нет, нет… – стонала молодая женщина, задыхаясь и теряя последнюю волю к сопротивлению. – Негодяй…

И когда этот сильный, полупьяный грубиян задрал ей рубашку, провел ладонями по грудям и, навалившись, начал с рычанием свое мужское нападение, она сдалась. А через некоторое время поняла, что давно истосковалась по мужской ласке. Глубоко ублажив царицу и кое-как добравшись до конца, он тут же, у стенки, заснул.

Марина долго не могла прийти в себя, она все вспоминала мгновения яростного наслаждения. Лишь только стала дремать, как он очнулся и с новой, уже властной силой схватил и подмял маленькую полячку.

– Я не могу больше… – слабо защищалась она. – Вы нарушили данное вами обещание. Вы… вы… о, нет…

И, чувствуя его звериное желание, не могла больше сдерживаться. Взвизгивая и бормоча бессмысленно страстные слова, она сопрягалась с ним до изнеможения еще несколько раз.

В окошке стало светлее и на чисто вымытый пол упало золотистое пятно от первых лучей. «Царь» сел рядом на край постели, стал одеваться.

– Как вы могли так… – с тихим упреком сказала Марина. – Вы же обещали…

– Но мы ведь живые люди, – возразил «Димитрий». – Что я должен, имея жену, рыскать по обозам за девками? Разве не понравилось? А сама так в меня вцепилась, так верещала…

– Пошел вон, – рассердилась Марина, чувствуя себя униженной. – И не приходи больше…

– Ладно, – с усмешкой сказал «царь», – до темноты. А там видно будет.

По прошествии двух недель все постепенно стало улаживаться в отношениях «Димитрия Ивановича» с Мариной и паном Мнишеком. Тем более, что долгие предварительные переговоры с ними были вредны для Лжедимитрия. Их колебания в признании его прежним самозванцем, к счастью для него, прекратились, когда он дал Мнишеку запись, что тотчас по овладении Москвой выдаст ему триста тысяч рублей. К этой огромной по тем временам сумме Лжедимитрий присовокупил пожалование ему во владение Северского княжества с четырнадцатью городами.