В порту испанские стенные часы бьют пять раз. Надо же, они не согласны с моими.

Я задумываюсь серьезно, мои козочки. У меня в чердаке идёт настоящая игра в конструктор. Этакая хрупкая постройка, которую можно довести до конца, если только задержать дыхание.

Я думаю о странном ощущении, которое у меня было только что, когда я пришёл в себя. Такое чувство, будто мне что-то долго снилось, но я не могу вспомнить что…

— Кажется, вы не совсем в порядке? — замечает Метида, стуча каблучками рядом со мной по портовой мостовой.

— Наоборот, милая, в моей умной головке начинает появляться свет.

Образ курицы, которая высиживает утиные яйца, ещё долго будет в ходу, ребята! В плане метафор авторы не часто обновляют содержание. Берут всё те же и продолжают. Они присваивают себе кучу метких выражений, высекают их в мраморе и пользуются ими чаще, чем своими жёнами. Они себя не утруждают; они вьют собственное гнёздышко из прозы своих великих предшественников и лишь выкакивают иногда свой соус с комочками. Их Литтре́-ратура[79]— это белёсый соус на холодных кусочках. Рагу из мелко порезанных прилагательных и глаголов, хорошо согласованных, чтобы легко усваивалось. Тары-бары, тартарары и кукареку с куриным помётом. Всё просто, я уже не могу их читать. Даже себя я не терплю, я слишком податливый, слишком умеренный, слишком покорный, мои когти обрезает маникюрша, а крылья — бумагорезальная машина. Мои сочинения, что ни говори, это всего лишь сгорбленный скелет моих мыслей. Я себя стыжу за то, что не отваживаюсь на большее. Заметьте, я создаю неплохой фон, но я не на короткой ноге с самим собой. Когда-нибудь я умру на куче зародышей моих добрых замыслов, и мы будем гнить с ними вместе. Мы станем одним-единым удобрением. Одним! Моя бесполезность меня разрушает, и я разрушаюсь в ней. Если ты говоришь не всё, ты не говоришь ничего! Если убрать все сучки и задоринки и все мои выступления, от твоих Сан-Антонио ничего не останется. Вообще-то останется: немного ветра. А что, ветер — это наш отец кормящий. В нём много семян, он живителен. Благодаря нему на атоллах вырастают кокосы. Пусть моё семя улетает вместе с семенами растений, которые попадают за моря и в птичий желудок, чтобы состояться.

Я вам клянусь, Гектор напоминает курицу, у которой появился выводок. И она видит, как её утята поплыли в луже. Он топчется возле трапа, руки за спиной, на носу нервный тик, глаза горят, иногда он останавливается, чтобы заглянуть кому-нибудь под нос, прямо, злобно. Кузен разглядывает всех без разбору: матроса, пассажирку, портового служащего. Как если бы вместо градусника он себе засунул в одно место горящую сигару и теперь не может понять, как ему теперь садиться.

Я подхожу сзади и хлопаю его по плечу. Он поворачивается как ошпаренный.

— О, слава богу, наконец! Я ждал тебя…

— Весьма мило, Тотор, ты это сказал с таким пылом!

— Не смейся, дело серьёзное.

Я прошу рыжую извинить меня и уступаю желанию уединиться со своим родственником и почти собратом.

— Смотри, — говорит Гектор, показывая лист гербовой бумаги компании «Паксиф».

На ней написано несколько строк.

— Узнаёшь почерк?

— Ещё бы, как свой собственный, это Старик.

— Читай!

Он сказал с опозданием, ибо мой соколиный глаз уже пробежал по бумаге. Я вам прочту in extenso[80]поскольку вы понимаете латынь:

«Немедленно явитесь в мою каюту, есть новости».

— И что?.. — спрашиваю я.

— Послушай, Антуан, послушай меня, каждое слово имеет значение. Я стоял здесь и следил за хождением по трапу, как вдруг один юнга приносит мне эту записку. Я тут же отправляюсь в каюту твоего директора. Но там пусто… Я немного подождал, затем, не дождавшись, бросился на поиски.

Я останавливаю его рукой и голосом.

— Только не говори, что он тоже исчез!

— Да, Антуан, да: он исчез.

Первая реакция человека, когда ему сообщают о несчастье, это неверие. Инстинкт заставляет его не верить в то, что ему неприятно. Вторая реакция — желание забыть. Когда до сознания уже дошло, когда у него уже нет сомнений в реальности его бед, он пытается их забыть. В промежутке имеет место период стагнации, даже мечтательности, во время которого он пытается организоваться, сохраняя отсутствующий вид.

Вот так ваш Сан-А узнаёт новость, и что же он делает? Он облокачивается на ограждение и смотрит на живописный порт. Он нюхает наркотические запахи, которые сбивают с толку обоняние. Он говорит себе, как красива Малага со своими мавританскими руинами, цветастыми кораблями, солнцем…

— Ты слышал, что я тебе сказал? — пугается Гектор.

— Да, да, Гектор, я всё прекрасно слышал: большой патрон парижской полиции исчез на борту «Мердалора»!

— Это немыслимо, согласись, это поразительно!

— Не более немыслимо и не более поразительно, чем другие исчезновения. Ахилл — человек, как и все остальные, Гектор, что он и подтверждает!

— У тебя какое-то странное понимание вещей! — ворчит директор «Пинодэр Эдженси». — Как будто тебе на всё наплевать!

— Мне не наплевать, просто я пытаюсь сосредоточиться. В таких случаях не надо распыляться.

— И всё же тут есть, отчего превратиться в пыль, принять вид радиоактивного облачка, не так ли?

Я уделываю его лиризм резким «Заткнись!», от которого закрылась бы и улитка.

Он семенит семенуэтом (Боккерини) по моим пятам. Некоторые из вас подумали, что я рванул в каюту Старика. Я извиняюсь за то, что расхобачил ваши иллюзии, как говорил один слон, который рассёк себе хобот, ибо на самом деле я делаю полный обхо(бо)д корабля вдоль поручня. По левому борту, через носовую часть, правому борту и корме, мои несмышлёныши.

— Что это с тобой? — заикается кузен Гектор. — Решил подразмяться?

Вместо ответа я отмеряю шаги. Лишь когда мы вернулись на стартовую позицию, я ему говорю:

— Живой или мертвый, Старик всё еще на борту. Вокруг «Мердалора» курсируют прогулочные катера, мальчишки в лодках, рыбаки, одним словом, невозможно бросить что-либо в воду так, чтобы не заметили как минимум сто человек! Разве что сундук просто вынесли обычным путем?..

— Нет, — говорит Гектор. — После того как я обнаружил исчезновение директора, я вернулся сюда и опросил контролёров, которые забирают посадочные талоны. Ни сундук, ни пакет не покинул корабля.

— Что ж, то, что для меня было всего лишь предположением, теперь стало достоверным фактом, Тотор. Похититель не сразу освобождается от своих жертв.