В середине 1990-х мы использовали опыт с Модиином в новом проекте. По просьбе мэра Иерусалима Эхуда Ольмерта, будущего премьер-министра Израиля, мы занялись разработкой генерального плана для района, расположенного к западу от границ города, – это единственное направление, в котором Иерусалим вполне ожидаемо может расти. Официальными требованиями к генплану была предусмотрена определенная плотность застройки. Я согласился приняться за работу только при условии, что мне и моей команде будет позволено определять подходящую плотность и, более того, будет разрешено в процессе консультироваться с группами экологов. С этими условиями согласились. Процесс планирования начался с нанесения на карту тех зон, где, по нашему мнению, застройка совершенно исключена. Это было связано с некоторыми субъективными соображениями – например, решением о том, что долины должны остаться доступными озелененными территориями, формирующими длинное ожерелье из парков, которые будут служить для будущего населения города. К этим участкам добавились археологические зоны, часто расположенные рядом с естественными водными источниками. После определения рамок озеленения мы получили земли, доступные для застройки.

В конце концов генеральный план встретил ожесточенное сопротивление многих сторон. К нашему абсолютному удивлению, группы экологов, с которыми мы работали на протяжении всего времени, выступили против нас, утверждая, что реализация этого плана уничтожит «зеленые легкие» Иерусалима, тогда как на самом деле это бы их сохранило. Между тем политики и группы поселенцев, придерживающиеся правых взглядов, выступали против предусмотренного планами развития города в западном направлении, потому что они хотели, чтобы рост Иерусалима происходил в восточном направлении, намеренно посягая на потенциальную территорию Палестинского государства. Оппоненты стали называть генплан «планом Сафди», как будто это я пытался навязать Иерусалиму такой путь развития и будто он не был частью официальных мероприятий по планированию, инициированных самим городом. Генплан Западного Иерусалима зашел в тупик. Более того, демонстранты символически сожгли мое изображение.

Модиин – реальный построенный город

* * *

В 1995 году, почти через десять лет после завершения Детского мемориала, мы приняли участие в конкурсе на перестройку исторического музея в Яд Вашем. Существующий музей устарел и был переполнен – с 1950-х ежегодное число посетителей выросло с 300 000 человек более чем до трех миллионов. Повествование о Холокосте имело гораздо больше подробностей, чем можно было осветить в рамках старого помещения. Стало доступным огромное количество материалов из советских архивов, но их негде было выставлять. Между тем с открытием американского Мемориального музея Холокоста в Вашингтоне более старый музей Яд Вашем превратился в устаревший.

К тому времени я исходил каждый сантиметр территории среди прекрасных сосен и скалистых откосов Иерусалимских холмов. Новое задание, утвержденное строительным комитетом Яд Вашема, предусматривало пространство площадью 16 722 м2 для сюжетно-тематических выставок, наряду с галереей искусства Холокоста и синагогой – очень большое здание. Его размещение было проблемой.

Сначала мне казалось, что для рассказа о Холокосте не нужен архитектурный монумент – точнее, что ни один монумент не может соответствовать трагедии Холокоста. Холокост – это чудовищное преступление. Его трагедия не может быть выражена посредством традиционного архитектурного творения. Я задумался, какого рода пространство могло бы передать главенство самой ужасной реальности Холокоста, и чувствовал, что новый музей не должен быть просто зданием, представляющим все как обычно. Это не должно быть массивное строение на вершине пасторального холма. Имея за плечами опыт строительства Детского Мемориала, я начал раздумывать о подземных каменоломнях, прорубленных в коренной подстилающей породе, – ничего общего с традиционно понимаемой архитектурой. В какой-то момент родилась стратегия: построить музей под землей. Я представил это так: длинная узкая структура, треугольная в поперечном разрезе, пронизывает гору с юга, проходит через нее, как шип, на север, и внезапно вырастает над долиной, стремясь к свету и деревьям. Здания как такового не будет вообще, за исключением того места, где строение пронизывает гору, а затем выступает с другого конца. Внутри будут находиться выставочные залы, высеченные из скалы по обеим сторонам похожей на призму конструкции, – отдельные залы, каждый из которых раскрывает главу повествования. Глубокие траншеи в полу призмы будут содержать артефакты; траншеи не дадут быстро пройти сквозь выставку коротким путем. Посетителям придется двигаться зигзагами через залы, видя по мере продвижения свет в конце, но добраться до него они смогут, только пройдя через все главы повествования целиком. Естественный свет будет поступать сверху через световые фонари.

Предложение, по-видимому, взволновало и заинтересовало тех, кто отвечал за принятие решения – отборочное жюри и комиссию. Они решили провести второй раунд, попросив участников конкурса детально проработать проекты, а потом третий. В конце концов заказ доверили нам.

Выиграв конкурс, мы столкнулись с целой чередой проверок реальностью. По первоначальному замыслу помещение нового музея предполагалось прорубить в коренной породе и оставить камень в качестве естественных стен выставочных залов. Но порода оказалась слишком мягкой, и через нее просачивалась вода. В итоге мы решили сделать облицовку стен и полов бетоном. Музей также должен был вмещать огромное количество людей, включая множество пожилых и людей с ограниченными возможностями. Однако, если строить музей на вершине холма, понадобятся эскалаторы или лифты. Благодаря нашей концепции проблема была решена, поскольку в проходящем сквозь гору музее сохранялся более или менее постоянный уровень от входа до выхода. Для того чтобы пройти с одного конца до другого, требовались не лестницы, а рампы и уклоны.

Концептуальный набросок Музея истории Холокоста Яд Вашем, 1996 г.

Завершенный музей – шахта, пронизывающая гору

Яд Вашем нанял дизайнера выставки – Дорит Харель (ныне покойную), с которой я работал раньше над музеем Скирболла в Колледже Еврейского союза в Иерусалиме. Она приложила все свое мастерство, чтобы справиться с задачей, несмотря на то, что ей приходилось бороться с серьезным дегенеративным заболеванием (мы об этом не знали). Мы совместно работали над тем, чтобы историческое повествование тесно перекликалось с развивающимся планом выставочных залов. Мы построили модель всего музея длиной 6 м. Она была достаточно большой, чтобы Дорит могла продемонстрировать в уменьшенном масштабе экспозицию, фотографии, документы и артефакты. Мы могли изменять размер залов и настраивать свет. В музее черно-белые фотографии сливаются с серыми бетонными поверхностями. Материальные объекты располагаются в соответствующих нишах. Когда посетители идут направо, налево, через зал, они проходят через всю трагическую историю – рост антисемитизма, гетто, концентрационные лагеря. Мы также манипулировали уровнем пола. В начале пол плавно опускается с пятипроцентным уклоном. Посетители заходят все дальше вглубь горы, как будто медленно погружаются. К концу повествования