попросил приехать. Может быть, она младший научный или, скорее всего, аспирантка. Первый раз ее увидел. Мне иногда приносят бумаги на подпись, но не из моего института, а из другого места, где у меня четверть ставки, но зато я числюсь членом ученого совета и диссовета. Отзывы на авторефераты, заключения, заявки на гранты, отчеты по грантам, экспертизы…

– Ну и?

– Вот она пришла, в прихожей отдала мне бумаги, я их подписываю на высоком комоде, отодвинув в сторону перчатки, берет и кашне. Спрашиваю, как на улице погода. Говорит, что холодно. Даже плечами так мило передернула – брр, дескать, ветер. Отдаю ей бумаги, смотрю на нее. Несколько капель дождя на плечах ее плаща. Красивые руки застегивают портфель. И смотрит на меня вот так чуточку исподлобья. И улыбается своей чудесной улыбкой. Ну тут я…

Но тут он замолчал.

– Ты просто мастер саспенса! – я засмеялся.

– Погоди. Но в этом ее взгляде не было никакой даже тени заигрывания, ничего похожего! И вот тут я, еще раз поглядев на нее и улыбнувшись ей в ответ, решил предложить ей выпить кофе…

Он снова замолчал.

– Естественная мысль! – сказал я.

– Естественное желание! – поправил он.

– Допустим, так.

– Вот именно. Но буквально за полсекунды до того, как сказать: «позволю себе предложить вам чашечку кофе» – я еще раз поглядел на нее, и… Ты ни за что не догадаешься.

– И гадать не стану!

– Не злись, – сказал он и вздохнул. – Я взглянул на эту чудо-девушку, на это воплощение свежести и обаяния, и вдруг вспомнил прежних курьеров. Особенно ту пожилую женщину, которая приходила чаще всех. Кстати, она тоже была не курьером, а библиотекарем, кажется. Ее тоже просто просили подвезти бумаги. Я вспомнил ее грузную фигуру, ее полные, отекшие ноги – особенно это было видно летом, когда она приходила в каких-то уродских босоножках, и поношенные черные ремешки врезались в ее пухлые, как будто из бледного теста, лодыжки… Она присаживалась на табурет, покуда я подписывал бумаги. Тяжелые морщинистые руки, ногти без лака. Видно было, как она стара, нездорова, устала… Хотя, скорее всего, она была ненамного меня старше. А может быть, и вообще моложе на пару лет, страшное дело! – он махнул рукой. – Но я ни разу не предложил ей кофе или чаю. Мне это даже в голову не приходило! Ни разу! Ты понимаешь?

– Понимаю. Чего тут не понимать. Ну и?..

– Ну и я вдруг понял, что предлагать этой молодой красивой девушке кофе, слегка даже уговаривать, потому что она непременно начнет отказываться… Потом провожать в комнату, ставить на стол чашечки, доставать конфеты, расспрашивать о делах – это будет просто подло!

– Вот так?

– Да. Именно так.

– Позволь, но подлость – она же всегда по отношению к кому-то. Предательство, бегство, обман, клевета. А здесь? Какой, так сказать, адрес?

– А здесь, – сказал Николай Сергеевич, – получалась подлость без адреса. То есть чистейшая, абсолютная подлость. И поэтому я сказал ей: «Спасибо! Всего вам доброго!» И всё. Поступок? Нет, ты скажи!

– Поступок, поступок! – сказал я.

* * *

Несколько раз я читал этот рассказ вслух. Конечно, большинство слушателей поняли этот рассказ в общем и целом правильно. Но некоторые вопросы меня удивили. «Неужели он думал, что она ему отдастся?» «Наверное, он просто забоялся, что не сможет?» «Потом он сильно сокрушался, что вот-де, старость пришла?»

Нет, друзья. Это рассказ не о том, как пожилой мужчина по какой-то причине отказался от секса (точнее сказать, от попытки секса, а еще точнее – от легчайшего флирта) с молодой красивой женщиной.

Рассказ о том, как человек заглянул в себя. И изумился: он, такой умный, такой старый, такой образованный и гуманный – на самом деле примитивный козел. Что главным мотивом симпатий для него остается не человечность, не мудрость, не сочувствие – а молодость и свежесть. И ему стало стыдно.

Кстати говоря, этот рассказ можно было бы написать вроде бы совсем про другое, но про то же самое.

Как? Вот как. Излагаю вкратце.

У Николая Сергеевича был старый университетский приятель. Если сам Николай Сергеевич стал профессором, завотделом в НИИ, автором монографий, и так далее и тому подобное, то приятель его – с которым они очень дружили, пели под гитару у костра, ездили автостопом по стране, и всё такое прочее – в итоге ничего не добился, был рядовым инженером, и жил нищим пенсионером на дальней окраине. Он время от времени звонил Николаю Сергеевичу, справлялся о его жизни, рассказывал о своей, и мечтал встретиться – то звал к себе, то напрашивался в гости, то предлагал погулять в парке. Но Николай Сергеевич всё время был то занят, то в командировке, то слегка прихворнул, то надо срочно вычитать верстку – в общем, уже лет двадцать отказывался встретиться, потому что ему на самом деле не хотелось. Просто с души воротило общаться со старым неудачником. Он и на его звонки-то отвечал через три раза на четвертый.

У них было в группе много ребят, а среди них один, который очень высоко взлетел. Банкир. Акционер всяких нефтегазов. Честно говоря, Николай Сергеевич с ним особо не дружил и в студенчестве, а уж потом и подавно.

Но вдруг – звонок с незнакомого номера.

– Николай Сергеевич?

– Да, слушаю вас.

– Колька? Ты? Не узнаешь? Ну, очнись! Это же я, Славка Томин! Сколько лет, сколько зим! Считай, почти полвека не виделись, страшное дело… Слушай. Я вчера прилетел из Швейцарии, буквально на три дня… Надо посидеть, поболтать, взойти по вискарику… Чего тянуть? Да прямо сегодня! В семь тридцать. Записывай. Барвиха-пятнадцать, это на десятом километре Рублёвки налево указатель… Да что я, в самом деле! Давай адрес, я пришлю машину.

Николай Сергеевич с готовностью продиктовал адрес и стал думать, что надеть покрасивее…

И вдруг его точно ледяными помоями облило: какое же он говно. Со старым другом встретиться не хочет, брезгует – тот беден, болен, неудачлив, живет в Сукино-Выкино… А вот этот полуолигарх первый раз в жизни позвонил. Видать, ему что-то нужно от Николая Сергеевича – наверное, по части диссертации для племянницы – эх, знаем мы этих племянниц! – и он, Николай Сергеевич, тут же готов мчаться к нему на Рублёвку, и уже решил срезать бирку с модного английского пуловера, который купил внуку в подарок…

Нет.

– Прости, Славик! – сказал Николай Сергеевич. – У меня сегодня в шесть защита моего аспиранта. И завтра. И послезавтра тоже. Спасибо, что звонишь, не забываешь!

Нажал отбой.

Вот такой поступок.