– наихудшим образом. Без опоры на укрепрайоны, без прикрытия авиацией Выступ не удержать…

Вдруг прибежал счастливый полковник Хватов. Наконец-то удалось наладить связь с корпусами! Голубцов посмотрел на ручной циферблат: 13 часов.

– Товарищ Хватов, война идет уже десятый час, а вы хотите меня обрадовать, что у нас наконец-то заработала рация.

– Товарищ командующий, и она бы не заработала, если бы я вчера не доставил ее сюда, – обиделся полковник.

– Молодец. Орден тебе за это.

Через два часа Хватов порадовал командарма еще одной новостью:

– Удалось установить связь со штабом фронта через Обузь-Лесну.

– Наконец-то! Я ждал этой радости с трех часов ночи.

– Связь только по телеграфу Морзе.

– Отбей им: «Прошу переподчинить 113-ю дивизию командующему 4-й армии, так как я не имею с ней связи. Голубцов».

В Обузь-Лесне под Барановичами находился большой лагерный городок со времен еще российской императорской армии – Скобелевский. Он был прекрасно благоустроен, к тому же там были оборудованы большой полигон и несколько артиллерийских парков. Павлов выбрал для управления войск Западного фронта именно это место, как выбрал и Николай II станцию Барановичи для руководства войсками в Первую мировую. Царский выбор сделал товарищ Павлов. Но не успел им воспользоваться…

– Ну, что нам ответили? – спросил Голубцов, завидев Хватова с телеграфной лентой в растопыренных пальцах.

– Ответили, чтобы мы сами налаживали связь со 113-й. А нам в нагрузку 49-ю стрелковую дивизию из 4-й армии.

– Это как всегда, просишь кота, а тебе дают дохлую мышь. Не проси. Не клянчи. Не утруждай начальство.

– Радисты установили связь со штабом Четвертой армии. В 4-й положение хуже, чем у нас. Через них целая танковая группа прется.

Да, у 10-й армии положение было более устойчивым. Пока что на центральном и южном участках Выступа немцев удалось как-то сдержать. Что будет дальше – неизвестно. А у Коробкова, земляка по Петровску, дела швах. Бедный Саня!

Тревожила еще и полная неизвестность о судьбах отправленных в тыл семейств. Оставалось полагаться на добрую волю небес и те молитвы, которые Голубцов читал про себя, найдя недолгое уединение в палатке или блиндаже: «Пресвятая мати Анна, спаси и сохрани рабу Божию, имяносицу твою Анну…»

* * *

В Орше грузовик с семьями генералов остановили на блок-посту. Небритый полковник в окружении трех командиров, перетянутых ремнями, с противогазами через плечо, объяснил притихшим женщинам, что дальше, в Москву они поедут на поезде, а грузовик поступает в распоряжение штаба обороны. Никто особенно и не возражал, многочасовая езда, стоя в открытом кузове, утомила всех. Вагон виделся, как избавление от дорожных мук. Но и в вагоне Анна Герасимовна не нашла отдохновения. Все было забито до верхних багажных полок. Люди сидели в тамбурах, в туалетных кабинах, готовы были лезть на крыши, стоять на буферах, лишь бы подальше от надвигающегося ада. Анне Герасимовне все же помогли втиснуть чемодан, подали через головы дочь, и она умостилась в уголке. Тронулись. Но в Смоленске поезд снова остановили, пропуская воинские эшелоны на запад… Стояли несколько часов на запасных путях. Прилетали немецкие самолеты, бомбили город, вокзал, мосты через Днепр. Однако пассажирский состав на дальних путях не тронули. Двинулись только ночью, когда достаточно стемнело. Поезд застывал почти на каждой крупной станции – и в Вязьме, и в Ярцево, и в Гжатске, но все же доставил всех пассажиров в целости и сохранности. Анна Герасимовна не могла поверить своему счастью, когда увидела крытые перроны Белорусского вокзала…

* * *

Первая рубка наземных войск – немецких и советских произошла в девять часов утра в Осовецком укрепрайоне и в Замбровском УРе. Старые русские крепости снова встречали врага. В старые меха налили новое вино, но ничего хорошего не получилось.

Еще недавно Голубцов с Никитиным жарили в заброшенном форту шашлыки. И вот теперь пошла другая жарка. Как ни обидно, но никитинские полки приняли этот первый удар без артиллерии – с одним пехотным оружием. Большая часть дивизионной и корпусной артиллерии, никем не управляемая, разъезжала по дорогам в поисках своих войск и позиций. В конце концов, тягачи и пушки были разбиты немецкой авиацией. А все потому, что артиллерия ни разу не выезжала на приготовленные для нее позиции. Боялись растревожить немцев.

* * *

Чаще всего на КП штаба армии звучало слово «связь». Оно присутствовало во всех донесениях, во всех приказаниях. И во всех объяснениях – связь, связь, связь…

Начальник связи полковник Хватов стоял перед Голубцовым навытяжку, а тот смотрел на него зверем. Хватов пытался объяснить командарму, что в его хозяйстве произошло примерно то же, что и у генерала Копца. И в том, что произошло, он никак не повинен – немецкие самолеты разнесли в пух и прах все его, хватовское хозяйство.

Гражданская связь Замбров – Белосток не работала, так как при первом же налете немецкой авиации гражданские связисты (в большинстве своем поляки) разбежались, а некоторые и, сознательно испортив телеграфное оборудование, скрылись. Немецкая авиация с первых налетов основательно разрушила проводные линии на магистралях Белосток – Замбров, Белосток – Высокий Мазовецк и Белосток – Бельск – Браньск.

– Что ты чужой наркомат защищаешь? – гневался Голубцов. – Ты за себя отвечай! Тебе за все это безобразие не передо мной – перед трибуналом ответ держать!

Хватов же гнул свое:

– Я не знаю, случайно это или кто-то навел, но три бомбы крупного калибра упали именно на казармы батальона связи, на его гаражи и склады. Уничтожено большое количество нашей техники, погибли специалисты, которые были обучены работе на тех разбитых радиостанциях. И если бы я заранее не вывез сюда две радиостанции, не было бы вообще никакой связи. Слава Богу, что телефонная связь по постоянным проводам штаба корпуса со штабами дивизий хоть неустойчиво, но работает.

– Меня не интересует, по какой причине нет связи! Меня интересует только одна вещь: есть связь или ее нет. Нет связи, нет управления войсками, нет управления войсками, нет операции, нет тактики боя, нет победы…