всегда хватало, и умельцев было в избытке, но кусала со своими иномирными секретами побудил Владимира действовать. По его приказу возвели в Железных горах просторные, хорошо охраняемые мастерские, а под начало Змёды привлекли лучших мастеров, мол, пускай учатся, опыт перенимают, тайные ремесла осваивают. Само собой, первым учеником Великого Железного мастера стал Алексей. А первые чудо-доспехи получил змееборец Добрыня, спаситель Сорочинского полона, тот самый богатырь, что жить позволил…

С тех пор стала жизнь Змёды счастливой да яркой, мало кто такой похвастать может. Да, поначалу казалось, что сменил он шило на свайку, что русичам от него только оружие и надобно, но вскоре понял мастер, что не зря ушел он из Змеиных нор. Как подарил секрет чудо-доспехов новым друзьям, так и осуществил свою мечту: не только для войны поработал, но и для мира. Множество новых и полезных механизмов изобрел – и ему в том не препятствовали, напротив, только поддерживали. Дело в Железных мастерских Шестипалый наладил, почти все свои замыслы воплотил, сотни учеников обучил…

Теперь Алексей Михалыч Главным будет. Да что там, у Михалыча уже старший сын наравне с мастерами работает. Не останется Русь без умельцев.

Эх, а как полюбил чужак-кусала неспешные разговоры с ремесленниками-единомышленниками и шумные гулянья по праздникам! В вине, правда, вкуса так и не распробовал, а вот в баньку хаживал с удовольствием. И тепло, и влажно, что еще надо для полного счастья? Думал, вот уйдет на покой, обязательно себе баньку выстроит, уже придумал, как туда пар подавать, чтобы не из ковша лить на каменку…

Что ж, не судьба. Платить рано или поздно приходится всем и за все. Злое прошлое настигло его… так тому и быть. Главное – правое дело его живо… и жить будет.

Нет. Ни о чем не жалел старый кусала Змёда Шестипалый, с улыбкой глядя, как медленно, будто во сне, опускается на него огненный меч.

* * *

Огнегор аж дыхнуть боялся, чтобы ничего не упустить. Да уж, не отнять, Змей в гневе страшен, а на расправу – скор. Это необходимо учесть… но мастер-то каков! Жаль, конечно, что никакой пользы с него так и не поимели…

Шипящий огненный меч исчез в руке Змия, и над террасой повисла тишина. Наконец «близнецы» одновременно скривили тонкие губы:

– Нерадивые, дерзкие работники и нам не нужны. Прощения просим, Огнегор, напачкали тут у тебя.

– Пустое, – с нарочитым равнодушием отмахнулся колдун, гадая, что будет дальше.

А Змей удивил.

– Мы дельцы справедливые, – отрывисто произнес Горыныч. – Ты слово сдержал – и мы сдержим. За труды твои расплачусь сполна и сверх. Змеевичей Тугарина получишь непременно, турхауды отправятся к тебе сегодня же. Если же тебе еще какая наша помощь понадобится, обращайся смело.

Змей поступил на удивление здраво – бравада и ребячество как испарились. Ударили по рукам, подтверждая сделку. Видать, все еще испытывая смущение, гость невпопад бросил:

– Великие дела нам предстоят… Да… великие.

Задерживаться «близнецы» не собирались. Мгновенно обернулись – и трехголовое чудище взмыло ввысь, исчезнув в светлеющих облаках.

А Огнегор еще долго смотрел на располовиненное тело кусалы, теребя бороду и хмурясь. Интересно, показалось ему или нет: в момент удара будто бы отделилось от тела Змёды легкое белое облачко. Пар от закипевшей крови или дымок от обуглившейся плоти?.. Говорят, так уходят к Белобогу праведные души…

Да по́лно, какая там душа у змеевича!

Иной враг

Первым чутко напряг уши Бурушко. Следом, зазвенев удилами, вскинул голову конь Василия, и тут же сзади раздался всхрап Гнедка. Тот тоже насторожился и с шумом втянул ноздрями воздух, заплясав под чуть поотставшей от богатырей Мадиной.

«Впереди – люди. Веселые. Смеются, – мотнул Бурушко челкой. – Там, за деревьями».

Добрыня и Казимирович быстро переглянулись. На незаданный вопрос Никитича Василий ответил кивком – мол, Серко тоже ничего опасного не чует – и слегка натянул повод. Оба великоградца поняли друг друга без слов – как всегда бывало, когда дивокони одновременно докладывали им об одном и том же.

Склоны распадка, куда сворачивала зажатая меж двух горбатых пригорков дорога, густо щетинились деревьями да кустами. Тут, в Иномирье, вообще всё перло из земли радостно и буйно. Тянулось к каменному небу наперегонки, жадно спеша-торопясь жить, пробивать стрелами побегов бурый, маслянистый лесной перегной, выбрасывать лист и пышно цвести. К обочинам бирюзово-алые заросли подступали почти вплотную.

Воевода и его спутники наткнулись на этот изрытый колдобинами проселок в холмах еще поутру, вскорости после того, как снялись с привала и выбрались из леса на опушку. Заночевать в чащобе у ручья, хочешь не хочешь, пришлось – отдых, пусть и короткий, потрепанному отряду был нужен. Остаток щедрой на жуткие передряги ночи прошел спокойно, но Добрыню грызла тревога, как бы Николай, теперь уже точно хватившийся великоградских послов и невестки, не поспел в Кремнев первым. Тогда освободить Прова без большой драки вряд ли получится.

А надо сделать всё, чтобы получилось.

– Что такое, Добрыня Никитич? – вырвалось у Мадины, поравнявшей Гнедка с конем воеводы.

Туго заплетенные косы царица вновь уложила венцом вокруг головы и убрала под войлочный мужской колпак. Изгвазданный кафтан, как смогла, привела в порядок, и лишь темные полукружья под глазами да синяк на щеке выдавали сейчас, через что пришлось пройти алырке в подвале яги-отступницы.

Эх, правду говорят, что в дороге да в бою верней всего проверяется, каков на самом деле человек и какая ему в черный час красная цена… Мадина держалась молодцом, так что Пров за такую отважную жену должен благодарить судьбу. Да и Премилу царица заподозрила в притворстве раньше всех – жаль, к ней не прислушались…

– Услышали лошади кого-то, – пояснил воевода сразу и алырке, и сидевшему за его спиной Терёшке. – Видно, обжитые места начались – дорога-то на заброшенную не похожа.

– Ну, хоть узнаем наконец, правильно ли едем, – буркнул Василий, сдвигая на затылок шапку – шар солнца-луны припекал всё жарче. – А то смеху будет, коли окажется, что Кремнев совсем в другой стороне.

Лицо у него, мрачного, как зимнее ненастье, было желтым и помятым. Животом несчастный побратим промаялся до самого утра. Терёшке-то к рассвету полегчало, хотя бледностью парень всё еще мог поспорить с простыней, а вот Васе, тяжело ссутулившемуся в седле, ведьмины разносолы до сих пор аукались. Вояка из него покамест аховый. Казимирович в этом ни за что не признается, да только правда жизни такова – когда живот крутит, не до подвигов.