Едва въехав в перелесок, всадники услыхали донесшуюся сквозь кусты песню. Выводили ее весело и слаженно сразу несколько женских голосов. Сперва слов было не разобрать, но вскоре голоса приблизились – озорные и звонкие:

Алу ленту вдену в косу,

Ой ты, ладо, ладо.

Едет мил дружок с покосу,

Ой ты, ладо, ладо.

У милого конь соловый,

Ой ты, ладо, ладо,

Сам он – статный, чернобровый,

Ой ты, ладо, ладо.

Гляньте, матушка да батюшка:

По душе ли будет зятюшка?..

Певуний оказалось пять. В руках у всех – кузовки, за плечами – плетеные короба-пестери. Увидев выезжающих из-за деревьев конников, они разом подались к обочине, заросшей чем-то похожим на тонкоствольный синелистый рябинник. Три девушки в ярких платочках, худенькая девчонка-подлеток и смуглая от загара молодушка в клетчатой поневе, верховодившая этой пестрой стайкой.

Песня оборвалась, а пять пар бойких, широко распахнувшихся глаз дружно уставились на Добрыню и его товарищей. С удивлением и жадным любопытством, однако без всякого страха. Держались певуньи так, словно сталкиваться с воинами-великанами верхом на дивоконях им не в новинку – пускай и не часто такие встречи судьба посылает.

– Ой, Стёшка, никак богатыри! – громко ахнула черноглазая пышка в красном платке, подтолкнув локтем подружку. – Целых двое!

Вот, значит, почему и в Николае с Провом никто не заподозрил чужаков, и отступница бросила Терёшке: «Для местных вы за своих, может, и сойдете…» Мир этот к богатырям неласков, но среди его уроженцев люди с богатырской кровью в жилах явно попадаются.

А миг спустя стало ясно русичам, что не просто попадаются, но и в дружине у Николая служат.

– Здравы будьте, витязи, – низко поклонилась Никитичу и Василию смуглянка. – Девки, чего столбами встали, вежество забыли? Уж простите, бояре! Дурехам этим богатырей из государева войска редко видеть доводится.

– И вы будьте здравы, красавицы, – отозвался Добрыня, подъезжая вплотную к разноцветной стайке. То, что путников посчитали за дружинников Николая, было удачей – не придется юлить да объясняться. – Откуда ж вы такие?

– Из Малых Чугоров, боярин. Деревня наша на отшибе стоит, к нам царских витязей хорошо ежели раз в полгода ветер занесет. Так что уж звиняйте.

– Да пустое, – усмехнулся в усы Добрыня. – Далеко ли до Кремнева, не скажете?

Великоградец ничем не выдал, что разглядывает первых попавшихся на пути жительниц Синекряжья с крепнущим удивлением.

Кузовки у песельниц были с горкой наполнены ягодами, напоминающими отборную луговую клубнику-полуницу, только сизо-черную. Головы туго, по самые брови, повязаны от лесного гнуса платками, на ногах – кожаные лапотки-постолы, рубахи – цветные, из крашеной холстины. Народ в округе, судя по всему, не бедствовал. Но чтобы деревенские ягодницы ходили в лес, обвешавшись золотом, – такое Добрыня видел впервые в жизни.

Вся пятерка щеголяла золотыми тяжелыми височными кольцами-заушницами, а шеи красавиц обвивали нитки бус из медово-рыжего сердолика и пестрых шариков красно-желтой и зеленой яшмы. На молодушке-смуглянке красовались бусы из золотых и синих лазуритовых горошин, на правой руке поблескивал золотой перстенек с алым яхонтом-капелькой – надо думать, обручальный. Даже среди оберегов на поясе – золото.

Сперва Добрыня принял всё это богатство за начищенные медь и бронзу да за цветное стекло… но нет, и золото, и самоцветы были настоящими, глаза да опыт воеводу не обманывали. Похожее ожерелье он в первый год после свадьбы привез Настеньке из Малахитовых гор. Купил сразу, не торгуясь – так шли васильковые камни к глазам жены. Настя, эту красоту примерив, обрадовалась ей чуть ли не больше, чем другому подарку – боевому ножу с резной рукоятью рыбьего зуба в расшитых бисером ножнах. Со счастливым ойканьем повисла на шее у мужа, воевода вскинул ее на руки и закружил по горнице, а мать, улыбаясь, добродушно разворчалась на сына со снохой – мол, как маленькие…

Добрыня бросил быстрый взгляд на спутников. Что там поделывает Терёшка, сидящий за спиной, он не видел, но парень, похоже, вовсю переглядывался с седла с самой младшей из девчонок, румяной тоненькой егозой в зеленых бусах. Она-то, не стесняясь, так и ела сына Охотника бедовыми карими глазищами.

Василий тоже перемигивался с ягодницами, разом приободрившись и приосанившись, даже слегка порозовел лицом. Похоже, как перескочили мысли на пригожих девиц, так и забыл про поганые харчи.

– Вы, боярин, правильно едете, – затараторила молодка, поправляя ремни пестеря. – Держитесь проселка, он на тракт выведет, а там направо свернете – и до Кремнева уже недалече будет. Только зачем такой крюк-то понапрасну сделали? Коли из Шишима путь держите, так оттуда к столице тоже хорошая дорога ведет – царский заповедный лес по краю огибает. А коли из Черной Ляги, так там перевоз на реке есть, до тракта верст пять срезать можно…

Любопытные тут названия в ходу, однако. Вроде и по-русски звучат, а что означают, не поймешь. И слова девицы произносят забавно. На северный, велигорский говор немножко похоже.

Воевода всё больше укреплялся в догадке, что сюда, в этот уголок Иномирья, люди пришли из Белосветья. Из краев, что нынче зовутся Славией. Но давненько. Скорей всего, еще в кровавые да неспокойные Смутные времена…

– Издалека мы. Округу не знаем пока, вот и заблудились, – прервал Добрыня разошедшуюся болтушку. – Благодарствуем, красавица, как камень с плеч упал. Нам мешкать нельзя, по важному делу едем.

– Оно сразу видно, что вы люди важные, – блеснула зубами смуглянка. – Луки, эвон, у тебя да у товарища твоего – дорогущие, такие абы у кого не увидишь… Легко вам добраться, боярин, да не плутать больше! Возьмите-ка сладенького на дорожку… Таютка, бессовестная, хватит парубка в краску вгонять! Отсыпь государевым витязям ягодок!

– Да не в шапку же я их боярину насыплю, тетка Млава, подкладку ведь замараю. Пускай с корзинкой забирают! – румянощекая Таютка ничуть не смутилась. К стремени Бурушки подошла без боязни, встала на цыпочки и протянула наклонившемуся к ней с коня Терёшке кузовок, одарив мальчишку озорной улыбкой. – Ешьте на доброе здоровье!

Заворачивая на указанную тропу, Добрыня оглянулся – ягодницы так и глядели им вслед, а ведь в Алыре простой люд от чернобронников Прова как от моровой язвы шарахается. Тех бы уж точно не стали вот так, от души, посреди дороги ягодами угощать… Видно, местным и впрямь при Николае, каким бы тот ни был бесшабашным обормотом, живется привольно, без страха. Правду Мадина сказала – любят здесь ее деверя.

– Приветливый тут народ, и девки красивые, – словно подслушал Добрынины мысли Казимирович. – Вон какой цветик