— Ладно, будь осторожен. Пожалуйста, — говорит он, и я киваю ему.

Доминик прибывает за несколько минут до того, как мы должны сесть в самолет. Это не так рано, как я хотел, но поскольку он принес две чашки кофе, я не могу с этим спорить.

Надеюсь, это зрелище означает, что мы миновали этот поток дерьма, который пришел, чтобы нас достать.

Я стою прямо у самолета и курю сигару. Я тушу ее, когда он приближается, и беру чашку, которую он мне протягивает.

— Спасибо, — говорю я.

— Не беспокойся. Не мог доверить тебе кофе, ты берешь дешевый напиток. — Он ухмыляется, и кажется, что он снова в деле.

Я притягиваю его к себе, чтобы обнять. Я ничего не могу с собой поделать, я, может, и выгляжу как слабак, но он меня ужасно волнует.

— Делай, что хочешь, ради кофе, мне все равно, лишь бы ты пришел.

Он кивает. — Ладно… Тристан, спасибо, что вчера меня поддержал. После этого я не успел много сказать. Трудно было благодарить за свою жизнь, когда другие ее потеряли.

— Не волнуйся, тебе не нужно меня за это благодарить. Ты бы сделал то же самое. Вот почему мы поддерживаем друг друга.

Он кивает в знак согласия.

— Это становится опасным. По-настоящему опасным, Тристан. Если на нас могут вот так напасть средь бела дня, кто знает, что еще может случиться. Я горю желанием убрать Мортимера со сцены и всех, кого мы сможем с ним прикончить.

— Я знаю, я тоже. Такое ощущение, что мы находимся в этом путешествии уже несколько жизней.

— Да, именно так оно и есть. Как будто эта жизнь растянута до предела. Мы не можем вынести слишком много. На Мортимере все не остановится. Было еще четверо и эта итальянская семья. Мы даже не знаем, где начать их искать. Нигде нет никаких зацепок.

— Кроме нашего анонимного друга, — сообщаю я. И снова мне интересно, кто это, черт возьми.

— Я не думаю, что этот парень покажет свое лицо, пока не будет готов. Если вообще покажет. Сомневаюсь, что мы можем положиться на него больше, чем с письмом. Именно это письмо заставило нас действовать. Мы бы не узнали, что что-то замышляется под прикрытием.

— Не знаю, похоже, война, о которой он предупреждал, началась, когда мы прочитали письмо. Подумай об этом. Все было тихо более восемнадцати месяцев, а потом, когда мы собрались вместе, чтобы реформировать Синдикат, произошло нападение. Это подозреваемый Доминик. Тот парень — если это парень, — который написал письмо, написал его, потому что знал, что мы не прочтем ничего подобного и не сделаем ничего хренового. Война будет? Нет, война назревала. Вот что.

— Христос…

— Ну… если мы поймаем Мортимера, то это будет большим врагом.

Большой враг… Я надеюсь на это. Надеюсь, он худший из всех, но я не могу предположить. Если все пройдет хорошо, и мы сможем добраться до него, то я должен знать, что в море могут быть более крупные рыбы. Люди, которые не хотят, чтобы Синдикат реформировался, и определенно не с такими боссами мафии, которых Массимо хочет включить.

Когда мы прибываем на остров, уже наступает ночь.

Уже почти десять, и все, чего я хочу — это увидеть Изабеллу.

Я отодвинул желание на задний план, когда Доминик настаивает на том, чтобы мы приготовили ужин. Я хотел понаблюдать за ним. Я больше ничего не спрашивал о наркотиках, потому что не хотел портить момент, что мы, казалось, воссоединились.

Он пошел спать примерно через час, а я пошел в комнату Изабеллы, чтобы проверить ее. Как бы мне ни хотелось ее увидеть, у меня не было никакого намерения ее будить.

Я никогда не ожидал увидеть ее бодрой или сидящей на террасе, наблюдающей за тем, как море разбивается о скалы.

Она встает, когда видит меня, и я вижу, как она пытается не выглядеть слишком счастливой, но у нее это не получается.

— Ты вернулся, — говорит она с легкой улыбкой.

— Да, я вернулся час назад. Думал, ты спишь.

— Нет. Я не могла. Я подумала, что подожду и увижу… — Ее голос затихает, словно она пытается остановить себя в мыслях и словах, чтобы не сказать что-то не то.

Однако я хочу услышать, что именно она собиралась сказать.

— Что увидишь?

Она смущенно смотрит себе под ноги и заправляет прядь волос за ухо.

Я придвигаюсь ближе и тянусь к ее прекрасному, кукольному лицу. Я поднимаю ее подбородок и направляю ее взгляд прямо вверх, чтобы он встретился с моим.

— Что увидишь, Изабелла? — спрашиваю я и пристально смотрю ей в глаза.

— Тебя… — говорит она едва слышно.

Каждый раз, когда я с ней, я ступаю на опасный путь. Тот, который я знаю, что должен выбрать. Я смотрю на нее, и мы больше не похититель и пленница. Мы даже не те люди из клуба. Мы — это мы. Мы переросли все это, и я изо всех сил пытаюсь сопротивляться тому, что мое сердце хочет, чтобы я чувствовал к ней, но я не могу.

Я смотрю на нее и совсем не думаю о том, откуда она взялась, или от кого она взялась. Я не думаю о том, кто может увидеть меня с ней, или что они могут подумать. Я думаю о том, что сейчас, когда я опускаюсь к ее губам и целую ее.

Она отвечает на поцелуй с той же страстью, и я беру ее на руки, чтобы отнести в комнату, на кровать.

Слой за слоем с нас снимается одежда, а затем остается только кожа к коже, тело к телу, душа к душе.

Когда я проскальзываю в ее скользкое отверстие, меня охватывает адский жар потребности. Я беру ее так, как никого еще не брал, и я контролирую водоворот эмоций, который меня захватывает.

Я знаю, когда я занимаюсь любовью, а когда просто трахаюсь. Это и есть занятие любовью, и это случалось со мной только с одним человеком.

Я никогда не думал, что это может произойти снова. Я никогда не думал, что позволю этому случиться снова. В нашем мире хорошо известно, что женщины — это слабость, которую мы не должны себе позволять. Но что происходит, когда встречаешь ту, которую хочешь сохранить навсегда?

Я позволяю себе быть эгоистичным. Я позволяю себе потворство, которое, как я знаю, я не могу иметь, но имею. Я позволяю своему