Выпив чаю, они дошли до Кингз-роуд, нашли магазинчик и купили немного еды, потом вернулись на Оукли-стрит. Стало темнеть, они опустили светомаскировочные шторы, и она стала застилать постели чистым бельем, а он сидел и смотрел на нее.

— Ты будешь спать в моей комнате, а я — в родительской. Хочешь принять ванну? У нас всегда есть горячая вода. Выпьешь чего-нибудь?

Он принял оба предложения, поэтому они спустились вниз, она открыла буфет и достала бутылку джина «Гордонз», виски «Дьюарз» и еще одну бутылку без этикетки, с чем-то непонятным и пахнущим миндалем.

— Кто владелец всех этих богатств?

— Папа́.

— Он не рассердится, если я себе налью?

Пенелопа в изумлении уставилась на него:

— Рассердится? Но ведь он для того все это и покупает, чтоб угощать друзей.

Еще одно открытие! Его мать только скупо угощает хересом в крошечных рюмках, а если ему хочется джина, изволь покупать сам. Амброз, однако, удержался от каких бы то ни было замечаний вслух. Он щедро плеснул себе шотландского виски и, взяв стакан в одну руку, а другой подхватив чемодан, стал подниматься по лестнице в комнату, которую Пенелопа отвела ему. Было очень странно раздеваться в чуждой обстановке девичьей спальни, и он стал осваиваться в ней, как кошка, оказавшаяся в незнакомом помещении: посмотрел картины, сел на кровать, посидел, подошел к книжному шкафу и стал разглядывать корешки книг. Он ожидал увидеть Джоржетту Хейер и Этель М. Делл, но тут стояли Вирджиния Вулф и Ребекка Уэст. Богема, к тому же с изысканным литературным вкусом. Что ж, он тоже не лыком шит. Облачившись в халат а-ля Ноэль Кауард, он взял банное полотенце, несессер с мылом, губкой и бритвой, а также стаканчик виски и вышел в холл. В тесной ванной побрился, налил воды и лег. Ванна была коротковата, однако вода блаженно горячая. Вернувшись в свою комнату, Амброз оделся — парадная форма, белоснежная крахмальная рубашка, черный атласный галстук от «Гивза»[16], начищенные до зеркального блеска низкие, под брюки сапожки. Он причесался перед трюмо, поворачивая голову и любуясь своим профилем. Наконец, вполне довольный собой, прихватил пустой стаканчик и спустился в кухню-гостиную.

Пенелопы не было, она еще раньше объявила, что попытается подыскать себе что-нибудь среди платьев Софи. Амброз надеялся, что ему не придется стыдиться ее. При свете камина гостиная выглядела довольно романтично. Он налил себе еще виски и стал просматривать стопки пластинок. Почти все классика, но ему повезло — между Бетховеном и Малером оказался Коул Портер. Он поставил пластинку на старенький патефон и завел его.

Он стал кружиться, полузакрыв глаза и обнимая одной рукой воображаемую даму. Может быть, после театра, когда они поужинают, поехать в ночной клуб? В «Посольство» или в «Мешок с гвоздями». Если кончатся деньги, он попробует расплатиться чеком. Надо надеяться, на его счету в банке еще что-то осталось.

— А вот и я.

Амброз не слышал, как она появилась, и обернулся на ее голос, слегка смущенный тем, что его застигли за исполнением пантомимы. Пенелопа шла к нему, волнуясь и робея. Она надеялась, что ему понравится ее наряд и он это скажет. Но Амброз онемел — так хороша была она в мягком свете камина. Платье, которое она в конце концов выбрала, было модным лет пять назад: кремовый шифон с розовыми и малиновыми цветами, юбка обтягивает стройные бедра и расширяется у колен пышными фалдами, спереди на лифе ряд маленьких пуговок, за плечами то ли пелерина, то ли накидка в несколько ярусов, которая разлетается при движении, легкая, точно крылья бабочки. Волосы Пенелопа подняла в высокую прическу, открыв взгляду совершенные линии лебединой шеи и плеч, а также удивительной красоты коралловые серьги в серебре в виде длинных подвесок. Губы она чуть тронула коралловой помадой и надушилась какими-то волшебными духами.

— Какой чудесный запах, — сказал он.

— «Шанель номер пять», во флаконе осталось несколько капель. Я думала, духи выдохлись…

— Нисколько!

— Прекрасно. Ну как я выгляжу? Я перемерила шесть платьев, — по-моему, это лучше всех. Конечно, ужасно старомодное и мне коротковато, ведь я выше Софи, но…

Амброз поставил стакан и протянул к ней руку:

— Иди сюда.

Пенелопа подошла и вложила руку в его ладонь. Он притянул ее к себе, обнял и поцеловал очень бережно и нежно, боясь испортить элегантную прическу и скромный грим. У ее помады был восхитительный вкус. Он отстранился, улыбаясь и глядя в ее мягкие темные глаза.

— Знаешь, мне даже жаль, что приходится идти в театр, — прошептал он.

— Но мы же вернемся, — возразила она, и его сердце затрепетало в радостном ожидании.

«Жизнь в вихре вальса» оказалась совершенно неправдоподобной мелодрамой. На актрисах были платья с пышными юбками в оборках и обтягивающими корсажами, на актерах лосины, все пели очень мелодичные песни и влюблялись друг в друга, а потом самоотверженно отказывались от любимых и расставались, и все это среди нескончаемых вальсов. Наконец спектакль кончился. Они вышли на темную, хоть глаз выколи, улицу и проехали по Пикадилли до ресторана «Куоглино», где решили поужинать. Играл оркестр, на крошечной площадке танцевали пары, все мужчины были в военной форме, многие из дам тоже.

Дожидаясь, пока официант принесет следующее блюдо, Амброз и Пенелопа тоже танцевали, хотя теснота на пятачке была такая, что можно было лишь переминаться на месте с ноги на ногу. Но их это ничуть не огорчало, их руки лежали на плечах друг у друга, он прижимался щекой к ее щеке и время от времени целовал в ушко или шептал слова, от которых она вспыхивала.

На Оукли-стрит они вернулись около двух ночи. Держась за руки и давясь смехом, открыли в кромешной темноте чугунную узорную калитку и спустились по крутым каменным ступенькам.

— Почему все боятся бомб? — сказал Амброз. — Это затемнение — верная смерть: споткнулся, и готово, сломал шею.

Пенелопа высвободилась из его рук, нашла ключи, нащупала замок и, немного повозившись, отперла дверь. Он вступил следом за ней в теплую бархатную черноту. Она плотно закрыла дверь и только тогда зажгла свет.

Было очень тихо. Обитатели верхних этажей мирно спали. Лишь тиканье часов и шум изредка проезжающей мимо машины нарушали тишину. Камин, который затопил Амброз, почти погас, но Пенелопа подошла к нему, разворошила тлеющие угли и зажгла лампу. Гостиная за аркой наполнилась светом, словно на сцене подняли занавес. Действие первое, картина первая. Не хватало только актеров.