— Голодный! — ответил тот, и колдовские чары рассеялись. Грек чуть заметно улыбнулся и протянул руку. К моему великому облегчению, Билл пожал ее, сильно и дружески. — Отвечая должным образом на вопрос Пэтча, должен сказать, что теперь я солдат, да и тебя тоже полагаю солдатом, друг Павлос.

— Восстал из мертвых? Так? — спросил Павлос. Билл засмеялся. Грек открыл свою сумку и протянул ему ломоть хлеба.

Я выдохнул воздух, застрявший в груди, и оглянулся вокруг. Из-за края пирса на нас глупо пялился Илия. Анна королевским жестом махнула ему рукой. Это было просто ужасно — видеть, как разом осветилось его лицо. Я осторожно приблизился к стенке набережной и сел, свесив ноги за ее край. Воспоминание о кишках того малого с мечом, хватавшегося за мой клинок, совершенно непрошеное, снова навалилось на меня, и на мгновение закружилась голова. Что я наделал?! Я посмотрел на свои ладони — они были в красных потеках. Под ногтями чернело. Я хотел помыть руки, но стенка была слишком высокая, так что пришлось сунуть их себе под ляжки. Холодный, насыщенный солью воздух освежал и пробуждал к жизни, и через несколько минут я уже мог смотреть на стоявший вдалеке «Кормаран» без малейших признаков тошноты.

— Ты не очень хорошо выглядишь, друг мой, — сказал мне Илия из шлюпки. Я помотал головой.

Мои мозги снова начали соображать, правда, медленно, и мне приходилось заставлять себя думать. Были, вероятно, свидетели, видевшие нашу схватку, хотя разве вызовет особый переполох смерть троих смертельно опасных мерзавцев? Надо поговорить с капитаном, и поскорее, решил я и поднялся.

— Павлос, — обратился я к греку, — мне надо кое-что тебе сообщить. Меньше часа назад леди Анна и я подверглись нападению… троих человек, английских лучников. Один из них был тот малый, что ругался с нами утром. Все они мертвы. Анна — я хочу сказать Vassileia — уложила одного, я — второго, Билл — последнего. Мы убежали, но нас наверняка, наверняка видели. Стража у ворот ни в чем нас не заподозрила и не посмела препятствовать принцессе. Но шум все равно поднимется. Думаю, нам нужно вернуться на «Кормаран» прямо сейчас, если это возможно.

Пока я говорил, глаза Павлоса сначала расширились, потом сузились. Он оглядел меня с головы до ног, и я заметил в его взгляде нечто вроде восхищения.

— Убили, значит, — сказал он. — Это точно?

— Конечно, — кивнул я.

— Куда они были ранены? Говори быстрее!

— Один в горло, другой в грудь, третий в глаз.

— Тот, которому попали в грудь, мертв?

— Да…

— Уверен?

— Совершенно.

— Откуда такая уверенность? С раной в груди никогда не знаешь наверняка.

— Оттуда, — ответил я сквозь сжатые зубы, потому что к горлу снова подступила тошнота. — Я ему все распорол внутри. И чувствовал, как он умирает.

Павлос кивнул с деловым видом:

— Тот, что получил в глаз, точно мертв.

— Абсолютно точно, — весело подтвердил Билл.

— Ты не ошибаешься?

Билл пожал плечами:

— Я ему мозги перемешал.

— Отлично, парень! А тот, кому перерезали горло? — Павлос наклонил голову набок, повернувшись к Анне.

— О да! — сказала та.

— Прошу прощения, Vassileia. Мне важно знать, что ни один из этих негодяев не остался в живых, хоть ненадолго, и не успел кому-то что-то рассказать. И еще… Петрок сказал, что вы убили его, этого лучника, да? — Было ясно: он не мог поверить, что такое возможно.

— Именно она его и убила, Павлос. Одним ударом. А потом дралась со вторым как… — Я сделал паузу. Хотел было сказать «как мужчина», но это показалось мне недостаточным. Она дралась как сверкающее пламя, как архангел с огненным мечом. — Она настоящий воин, — промолвил я вместо этого. — Истинно так.

— Vassileia? — с сомнением переспросил Павлос.

Анна пожала плечами.

— Меня же учили наши варяжские гвардейцы, — сказала она. — Сам знаешь. Разрешали наблюдать, как они тренируются. А потом я к ним присоединялась. Они говорили, что я способная. Полагаю, поэтому меня и учили.

— Знавал я этих варягов, — задумчиво произнес Павлос.

— Мой учитель фехтования был из Херефорда, — продолжала Анна. — Четвертый сын рыцаря. Владел мечом лучше всех в Греции. Его звали Джон де Кувилль.

— Ага! — воскликнул Павлос и перекрестился. — Ковилс! Так это он вас учил? Так-так-так… — И провел большим пальцем по губам.

— Солнце уже высоко поднялось, — напомнила Анна. Павлос прикрыл рукой глаза и глянул вверх. Он улыбался — чуть-чуть, немного недоверчиво, но все же улыбался.

— Ну что ж, моя Vassileia, — произнес он наконец, — может, и мне дадите несколько уроков? Конечно, если вы берете учеников. — Он моргнул, как сова при наступлении дня, и мы тоже моргнули ему, удивленно и облегченно. — А теперь — все на корабль, пока нам не начали задавать всякие вопросы. — Он помолчал, повернулся к Биллу и посмотрел на него свысока, выставив вперед свой выдающийся нос: — Ну а ты? С тобой-то нам что делать, восставший из мертвых?

— Ему нельзя здесь оставаться, — сказал я. — Его тоже могут преследовать. И убьют, если он не уйдет с нами на «Кормаране».

— Кто убьет? — резко спросил Павлос. В это просто нельзя было поверить, такой он был спокойный, просто убийственно спокойный.

— Да стража! — заорал я.

Павлос устало потер свои покрасневшие глаза и прижал руки ко лбу.

— Да не могу я… Ладно, поехали. Сам поговоришь с капитаном, пусть он и решает. Ну, поехали! — И он щелкнул пальцами, давая знак Илии. И тот повел шлюпку к причалу. Билл обернулся ко мне. Лицо его выражало облегчение.

Греки, еще не до конца пришедшие в себя от действия опия, взялись за весла, а я вдруг ощутил огромный прилив радости: я жив и свободен! Я бросил взгляд на Анну и встретился с ней глазами, потом посмотрел на Билла, и мы начали смеяться от счастья и облегчения, а Бордо между тем уплывал назад, и солнце согревало нам спины.

Отвечать за наши штучки, чего я боялся, не пришлось. Как я потом понял, мы даже не запоздали с возвращением, а среди членов экипажа, вернувшихся на борт до нас, оказалось немало окровавленных или поцарапанных физиономий. У Мирко рука висела на перевязи, а один из итальянцев, кажется, лишился уха. Я уж подумал, что меня вырвет прямо на вымытые доски палубы, когда Павлос докладывал капитану о нашем пребывании в городе, но тот лишь мельком оглядел нас, бросив взгляд через плечо грека. И подошел лишь только для того, чтобы пожать мне руку, почти по-отечески.

— Где ты нашел ее, Павлос? — послышался вопрос позади меня. Я обернулся. Анна уже стояла в кругу матросов, Павлос — рядом с ней, как дворцовый страж, каким когда-то и был. Она, кажется, даже стала выше ростом, возвышалась среди всех, как охотник над сворой гончих. Какими ужасно грубыми и жуткими они выглядели в сравнении с ней, все эти подталкивающие друг друга, толпящиеся вокруг парни, неспособные взять в толк, как следует понимать подобное сверкающее явление! Я, конечно, сознавал, что они будут недовольны. Женщина на борту! Это же беда и предвещает несчастье! А парни, помятые, раненые, да еще и похмельные после ночи на берегу, были не в самом лучшем настроении. Готовые взбунтоваться. У Павлоса уже побелели костяшки пальцев, вцепившихся в рукоять меча. Я протолкался к нему, но тут раздался голос Анны, чистый, звонкий, и все замерли, где стояли.