— Ну, с этим по крайней мере все ясно. Со всем остальным — не слишком. Мне представляется, что это произошло не случайно, а тебе? Кто-то установил наблюдение за набережной — и эти твои лучники тоже были в числе наблюдателей, и потом за некоторыми — а может, и за всеми — сошедшими на берег членами команды «Кормарана» начали следить.

— Но мы встретились с этими лучниками случайно! Анна чуть не налетела на одного из них.

— Никакой случайности тут нет. Сам подумай. Бордо — огромный город, полный солдат. Разве может быть совпадением, что посреди темной ночи вы нарвались на того же самого парня, да еще и с вооруженными приятелями, жаждущими подраться?

— Очень жаждущими, надо признать.

— Вот-вот, видишь?.. Нас тут ждали и расставили ловушки. Не тебя конкретно, Пэтч, но любого с «Кормарана». И вот еще что… Заказчик, на встречу с которым я отправился, не явился, а еще одна встреча… Я должен был увидеться с другом, мне с ним необходимо было переговорить, но он не пришел. Оказалось, его уже давно здесь нет. Вот поэтому мы отчаливаем немедленно.

— И кто за всем этим стоит, вам известно?

— Не знаю. Только подозреваю.

— А Билл? Мы же не можем его здесь оставить!

Капитан вздохнул, словно ему сообщили, что обед немного запаздывает.

— Придется как следует поговорить с мастером Биллом, — сказал он. — Он был школяр, как и ты. Вот я и хотел бы услышать его трактовку сущности и природы совпадений.

Я уронил голову на руки. Когда же наконец я обрету мир и покой?! Голова раскалывалась, как глиняный горшок, в который насыпали горящих углей. Я убил человека. И Анна тоже… я уже не мог больше об этом думать. И Билл. Мне хотелось провалиться сквозь палубу, прямо в холодную, глубокую тьму реки. Потом я почувствовал руку капитана у себя на плече.

— Ладно, Петрок, будет. Я верю тебе. У твоего приятеля честное лицо. Весьма злодейское, надо признать, но честное. Он сам расскажет мне свою историю, и, вероятно, мы узнаем что-то еще. Но одно мне известно точно: кто-то пытается перехватить у нас наши торговые дела. Я уже давненько чувствую, это больше интуиция, чем уверенность. Кроме того, мне еще кое-что рассказали в Дублине: о нас наводили справки. Мои тамошние партнеры ощущают себя неуютно. Поэтому я и решил идти прямо в Бордо. Иногда подобные неприятности рассасываются сами по себе, но сейчас…

Он вдруг встал и потянулся, упершись ладонями в темное дерево переборки над головой. Возвышаясь надо мной, он, казалось, заполнил собой всю каюту.

— Ладно, выше голову, Петрок! По крайней мере мы плывем прямо на восход солнца.

Выходя из капитанского логова, я моргал, как Лазарь, воскрешенный из мертвых, и на пороге столкнулся с Биллом. Его вел Жиль, придерживая под руку. Они переступили порог и скрылись. Друг успел подмигнуть мне, словно ничего особенного не происходит, словно он идет на консультацию к какому-нибудь старому и толстому учителю латыни. Дверь за ними захлопнулась со зловещим щелчком. Солнце уже поднялось довольно высоко, и «Кормаран» тихо двигался вниз по Жиронде, а Бордо скрывался из виду за кормой. Там, над башнями, уже кружили коршуны. Город выглядел прекрасным местом, согретый и освещенный золотистым солнечным сиянием, и было даже странно думать, что где-то там, в темных переулках валяются трупы, а на камни мостовой сочится черная кровь. Анны нигде не было видно, и я решил, что она укрылась внизу. Живот мой бунтовал, а кожу щипало от выступившего пота. Я достал ведром речной воды, чтобы смыть с рук кровь. Потом разделся и увидел, что подштанники у меня тоже все в крови. Я тер и тер себя, оттирал и отскребал каждый дюйм кожи, а потом обрядился в свои старые матросские одежки. Прекрасную шелковую котту, всю затвердевшую от засохшей крови, я скомкал и выкинул за борт. Димитрий, несомненно, сумел бы снова восстановить ее, но она слишком напиталась всякой дрянью, сначала моей кровью, потом кровью другого человека, ныне мертвого. В воде она развернулась, распространяя вокруг себя темное кровавое пятно, напоминавшее грозовую тучу. Я смотрел, как она уплывает, и тут услышал позади чье-то дыхание.

Это была Анна в своих роскошных одеждах, но сейчас она завернулась в плащ и плотно его запахнула, хотя день становился все жарче. Лицо ее приобрело пепельный оттенок, под глазами залегли темные круги, губы пересохли. Я страстно желал заключить ее в объятия, но представил, какие при этом будут глаза у команды, и вместо этого постарался вести себя уважительно, как ничтожный матрос, каким и являлся, к которому приблизилась знатная дама. Думаю, Анна быстренько вытряхнула бы из меня подобную глупость, если бы сама не была ошарашена всем, что с нами произошло.

— Ну как ты, Пэтч? — тихо, даже застенчиво спросила она. Такого тона я прежде от нее не слышал.

— Лучше. Гораздо лучше, особенно после того, как соскреб с себя все брызги и пятна, все следы прошлой ночи, — ответил я не раздумывая.

— Все следы прошлой ночи?

— Все! — с чувством подтвердил я.

И это было правдой: я отчаянно старался освободиться от залившей меня крови, которая уже начала шелушиться там, где подсохла — на руках и лице, — но все еще оставалась жутко влажной под мышками и даже между ног. Ее солоноватый привкус все время держал меня в напряжении, пока я сидел у капитана и боялся, что меня вот-вот стошнит. А сейчас я ощущал лишь знакомый затхлый запах давно не стиранной одежды да чистоту собственной кожи. А вот Анна совсем расстроилась и смотрела куда-то вдаль, словно выглядывая что-то на палубе.

— Я набрал песку и всего себя отскреб, — продолжал бахвалиться я. — Матерь Божья! Наконец-то чувствую себя чистым, только вот… — Я замолк, вспомнив последний вздох того типа с мечом. — Только сомневаюсь, что когда-нибудь избавлюсь от этого мерзкого ощущения…

— Петрок, пожалуйста, помоги мне! — Ее голос звучал напряженно, почти отчаянно.

Плащ ее распахнулся, открыв синее платье вроде туники и красную котту, которые она надела в церкви. Солнечные лучи, посверкивая, отражались от волшебных вышивок на шелке и высвечивали места, где ткань затвердела и стала безжизненной. Кровь пятнами чернела на ней, от шеи до подола, даже на горле виднелась полоска.

— Пожалуйста, помоги мне, Пэтч, — повторила она умоляюще. — Не могу прикоснуться к этим тряпкам, — прошептала Анна и взяла меня за руку. Ладонь ее была в крови до самого запястья. Я вздрогнул, всего лишь не желая прикасаться к запекшейся крови, но она тут же отдернула руку и прижала ее к груди, словно обжегшись. И прежде чем я успел остановить ее, резко повернулась и бросилась прочь по палубе, к люку, где случайно оказался Павлос. Он тут же стал помогать ей спуститься по трапу. Я пожал плечами, не совсем понимая, что произошло. Я больше всего на свете хотел поговорить с ней, взять ее руки в свои и прижаться щекой к ее щеке. Но гнусная броня из алого шелка и эти клятые пятна на прелестной коже на секунду выбили меня из колеи. Я даже успел заметить, как расширились ее глаза — от потрясения, даже ужаса — за секунду до того, как она отвернулась и бросилась прочь. И тут всё — все запахи, радости, боль, звуки, виды и вкусовые ощущения прошлых суток вернулись ко мне, закрутились в голове, как вороны вокруг рухнувшей башни, и я едва успел ухватиться за леер, прежде чем меня вырвало, да так, как никогда прежде. Меня выворачивало наизнанку, пока горло не начало саднить. Об Анне я уже не думал, так что не знаю, посмотрела она на меня, прежде чем нырнуть в милосердный мрак трюма, или нет.