– Налей-ка мне чего-нибудь, Викеша.

Послушался, плеснул в чарку наливочки, поставил на столе перед Матреной Павловной, сам же уселся напротив. Невиданная наглость. Раньше-то без позволения и двинуться не смел.

– О чем поговорить хотел? – Она одним махом выпила наливку, утерла губы. – Давай говори. Видишь, что в доме творится?

– Вижу. – Голос Викешин был ласковый и вкрадчивый. – Я об том и хотел поговорить. Опасно в замке. Для вас, для Всеволода, для… Натали. Вы вот ее запереть велели, а она испугалась, в одиночестве-то оставшись. Нельзя ей в одиночестве, без надежного плеча.

– И где ж плечо это взять? – спросила Матрена Павловна так же вкрадчиво. А Викеша порывисто встал, обошел стол, уставился сверху вниз, проговорил срывающимся голосом:

– Матрена Павловна, вы меня много лет знаете, и все это время я служил вам верой и правдой. Как пес.

– Чего хочешь, Викеша? Говори уж.

– Я прошу руки вашей дочери, – сказал, как выдохнул, и замер в ожидании ответа.

А Матрена Павловна вместо ответа расхохоталась. Хохотала долго, до слез, а отсмеявшись, заговорила:

– Как пес, говоришь? Так вот теперь сам посуди, разве ж могу я единственную доченьку за пса замуж отдать? О чем ты баешь, Викентий Иванович? Ты напился, что ли?

Отступил, лицом потемнел, нахмурился даже. Раньше-то она не видела, чтобы поверенный хмурился, не позволял он себе этакой вольности.

– Зря вы так, Матрена Павловна. – А улыбаться не перестал. Вот только улыбка у него престранная, недобрая. – Я ведь к вам со всем сердцем. И Наталью Петровну я люблю больше жизни. Все сделаю для ее счастья. А если вы о деньгах, так не беспокойтесь. Капиталец у меня имеется. Приличный капиталец. Я же человек рачительный и чуйка у меня есть коммерческая. Там, где иные теряли, я наживался.

Капиталец, значицца. А ведь может статься, что и есть капиталец. Викеша всю жизнь в одном и том же костюме, живет при ней на всем готовом, денег она ему никогда не жалела, потому как ценила. Да если еще и вложился удачно, как рассказывает… Матрена Павловна потянулась за наливкой, плеснула в рюмку сама, выпила, прогоняя дурные мысли. Викеша и Наташенька – мезальянс просто вопиющий!

– А про возраст забыл? – спросила по-матерински терпеливо. – Тебе уже шестой десяток пошел, а Наташка – девочка еще.

– Так и Анатоль, царствие ему небесное, моложе вас был значительно, а любви вашей это нисколько не мешало.

Ударил, шельмец! По самому больному ударил.

– Не зарывайся, – прошипела Матрена Павловна и из кресла попыталась встать. Но не вышло, Викеша, негодяй, уперся ладонями в подлокотник, подался вперед, вынуждая ее остаться на месте. – Что ты себе позволяешь? – А в глазах его блеклых от былого подобострастия нет и следа. Пригрела змею на груди…

– Да ничего особенного, прошу только того, что и так моим будет. – Улыбается, смотрит с жалостью. – Вы ведь разумная женщина, Матрена Павловна. Вы ведь понимаете, что лучше меня о Наташеньке никто не позаботится.

– Не любит она тебя.

– Так и не беда. Стерпится – слюбится. Вы скажете свое слово материнское, она не ослушается.

– А если не скажу? Отойди! Не маячь!

Отступил, но далеко от стола не отошел, чтобы Матрена Павловна слышала его громкий шепот:

– А если не скажете, тогда придется мне заговорить.

Вот оно… Думала, надежный Викеша человек, свой. А оказался гадом, каких поискать. Шантажировать ее удумал. И ведь знает, чем шантажировать.

– Да о чем-же говорить собрался? – Сердце заныло, и Матрена Павловна едва сдержалась, чтобы не застонать. В то дело Викешу она не посвящала, без него управилась. Не хотела, чтобы кто из посторонних знал. А он, выходит, все равно пронюхал. Или брешет? Слышал звон, да не знает, где он?

– О том, каким путем вам наследство досталось, уважаемая Матрена Павловна. Я все знаю, и доказательства у меня имеются.

Мерзавец! Рука сама потянулась к графину с наливкой. От графина Викеша увернулся, хрусталь разбился о стену. По новым обоям наливка растеклась кровавым пятном. Совсем как в спальне у Коти…

– А если я стану вашим родственником, – Викеша смахнул с манжеты рубиновую каплю, – то секреты ваши хранить буду, как свои. Можете не сомневаться.

Она не сомневалась. Доверялась ему в самом главном, а оно вот как получилось. И выхода нет… Не такого жениха она желала единственной дочери, но, по всему видать, придется смириться.

– И еще… Имеется письмецо с подробнейшим описанием некоего злодеяния, коему я был свидетелем. На тот случай, если со мной вдруг случится что-то непоправимое. Верный человечек передаст это письмецо кому следует.

Врет про подметное письмо? Ох, не врет! А значит, у нее нет выхода, связаны у нее руки, только и остается, что пойти на сделку…

– Хорошо, – сказала Матрена Павловна с тяжким вздохом.

– Хорошо, – согласился Викеша и руку ее облобызал, насилу вырвала. – Наташеньке вы о решении своем сами расскажите. Да уж постарайтесь, чтобы она с разумностью этого решения согласилась. Вы ведь умеете.

– Постараюсь.

– Кстати, со свадьбой, думаю, тянуть не станем. Видел я в Чернокаменске прелестную церквушку…

– Анатоль еще не в земле! – Она не выдержала, сорвалась на визг.

– Так ведь не завтра, Матрена Павловна! Вот схороним Анатоля, и через недельку-другую повенчаемся с Наташенькой.

– Зачем так поспешно-то?

– А зачем тянуть? Вижу я, как этот щеголь, – Викеша поморщился, – смотрит на мою невесту. И не нравится мне это. Страшно не нравится. – Он отошел к окну, сказал не оборачиваясь: – А о помолвке можем за ужином объявить.

– В доме убийство! – Может, хоть так удастся его образумить, оттянуть неизбежное?

– Вот и я об том, любезная Матрена Павловна! В доме убийство за убийством, небезопасно здесь оставаться юной барышне без присмотра. Или, если пожелаете, я ее в Пермь отвезу. – Сказал, а сам губы свои тонкие облизнул этак похотливо. Матрену Павловну аж скрутило от такой-то мерзости.

– Здесь будешь присматривать! – И она присмотрит. За всеми сразу. – А теперь уходи! Хочу одна побыть.

Ушел, не сказав ни слова, только улыбнулся победно. Пригрела гада на груди…

* * *

– От меня ни на шаг, – сказал Туманов, выталкивая Анну из спальни Коти Кутасовой. – Ясно?

Можно подумать, ей сейчас охота по замку гулять! Но отвечать Анна не стала, лишь дернула плечом. Страшная картина до сих пор стояла перед глазами. И тело Коти, и кровавые звериные следы… А прислуга уже шепталась – волколак, опять волколак! После увиденного впору поверить и в волколака, и в призрака. Кто бы это ни был, кто бы ни напал на Коти, куда он подевался?

Туманов, похоже, думал о том же, потому что спальню Коти осмотрел очень внимательно, даже в платяной шкаф заглянул. Выглядел Клим озадаченным, словно решал головоломку. Всеволод с Мишей тоже казались потрясенными, а Серж просто взял и ушел к себе. Словно бы за закрытой дверью осталась лежать не его родная мать, а чужая женщина. У двери остался Антон Кутасов, опустился прямо на пол, спиной притулился к стене, сжал виски руками. Анна хотела было ему помочь, увести прочь, но Туманов не позволил, потащил по коридору к своей комнате, втолкнул и дверь запер, а потом снова повторил: