— С кем? С этим? — Капитан сочувственно усмехнулся. — Да это же певец Дитер Болен. Боюсь, парень, ты не в его вкусе…

Анриэн посвящал Надира в подробности своей давнишней сердечной драмы, советуя не топить горе в вине. Дескать, именно в этой среде оно лучше всего и плавает… Молодой тролль грустно кивал, соглашаясь с тезисом, что мужская хитрость по сравнению с женской — так, мелочь, всего лишь художественная самодеятельность. Похоже, он сильно тосковал по негодной шпионке — бомжихе Лизке. Сам же гостеприимный хозяин успевал поддакивать всем и сразу, непрерывно подкладывая на тарелки все новые и новые порции еды. Столько, что даже бездонные тролли и те объелись, признавшись в подступающей угрозе лопнуть. И возможно, наш приятный вечер вскоре сам бы плавно сошел на нет, если бы не вредный Маврикий.

— А это чего такое? — неожиданно возопил полосатый бузотер, спрыгивая с плеча Вырвиглаза и вытаскивая из-под тахты спрятанную там гитару.

— Это мое, — смущенно покраснел Кирилл, — не лапай, убери на место.

— Не лапай… убери… Ну уж нет! — уперся кот, любовно поглаживая струны. — Раз имеешь такой клевый инструмент, значит, и петь умеешь?

— Умею, — неохотно признался владелец гитары, краснея еще пуще.

— Спой нам! — категорично потребовал Маврикий.

— Спой! — дружно поддержали тролли.

— Нет. — Кирилл отобрал свою собственность у кота и засунул обратно под тахту, поглубже и подальше. — Я сегодня не в голосе и не в настроении.

— Разве мы сюда жрать пришли? — вознегодовал Маврикий, снова извлекая инструмент. — Пой, порадуй гостей.

— Зачем ломаешься, будто девчонка. Спой, — подключился Анриэн.

— Спой, пожалуйста, — попросила я.

Кирилл глянул на меня исподлобья, словно обиженный ребенок, тяжело вздохнул и положил гитару на колено. Сразу стало понятно, что проделывает подобное он довольно часто — настолько привычным и профессиональным выглядело это движение.

— О чем петь-то? — спросил он.

— О кошках! — обрадованно заявил кот.

— Душещипательное, — мечтательно вздохнул пьяный Спинолом, которого пробило на романтику.

— О любви, — подсказала я.

— Хм, как бы вам всем разом угодить-то? — озадаченно хмыкнул мой нао, на секунду задумался, а затем тронул струны и запел:

В теплый августовский вечер

Кошка с рыженьким хвостом

Родила котят беспечно

Под раскидистым кустом.

Нежно нянчила малюток,

Даже к миске не пошла,

И лишь несколько минуток

Для своей нужды нашла.

Примчалась бегом обратно

И испуганно глядит.

Как, осклабясь неприятно,

Мельник у гнезда стоит.

Он хозяин. Хоть, признаться,

По ошибке высших сил

Мог хозяином он зваться,

Кошку он не выносил.

Грубо поднял он за шкирку

Всех кошачьих малышей,

Буркнув: «Видно, под копирку

Ты лепила голышей.

Мало рыжей дармоедки

Будто было нам с женой,

Так теперь неси объедки

С этих дней не ей одной.

Эта мерзкая орава

Нас объест до нищеты,

Утоплю-ка их я, право,

Там в запруде, где кусты…»

Кошки рыжей сердце плачет,

Все понятно ей без слов,

В сердце крохи тигром скачет

Материнская любовь.

И взвилась в разбеге кошка.

Но, не рассчитав слегка,

Промахнулась лишь немножко

Мимо горла дурака.

Мельник кошку сгреб за ухо

И без длительных затей

Увязал в холстину глухо

Вместе с выводком детей.

А потом смотрел брезгливо,

Как в воде минуты три,

Жизнь губя неторопливо,

Исчезали пузыри…

Что-то в мире вдруг нарушив,

Так, что нет пути назад,

Принял рай кошачьи души…

Мельнику достался ад…

Стихли последние аккорды, и в комнате воцарилась мертвая тишина. Ненадолго, так как, не справившись с обуревающими их эмоциями, наши отважные тролли зарыдали в голос.

— Кошку жалко! — в три ручья заливался Вырвиглаз, подставив под слезы сдернутую с головы кастрюлю.

— Да я этого мельника на фарш порублю! — грозился Спинолом, размахивая кинжалом с разлетающимися во все стороны хинкали.

— Бедные котятки! — вовсю хлюпал носом чувствительный Надир, хватая Маврикия и утирая им обильно текущие по щекам слезы.

— Ужас… — Маврикий вырвался из тролльей пятерни, обхватил передними лапами голову и потрясенно раскачивался из стороны в сторону. — Какая ужасная трагедия! Какой садизм… Сатрап, ирод, изверг! Гринписа на этого мельника нет!

— М-да-а-а… — ошарашенно протянул Кирилл. — Признаюсь откровенно — подобной реакции я не ожидал… Да на вас, братцы, не угодишь!

Пройдя по головам рядком сидящих на полу троллей, мокрый хоть выжимай Маврикий запрыгнул на подоконник и приоткрыл оконную раму.

— Пойду проветрюсь, — заявил он. — Я ведь из-за твоей песни чуть сердечный приступ не заработал…

В открытое окно ворвался порыв холодного декабрьского ветра, принесший с собой приглушенное расстоянием мяуканье. Маврикий насторожился.

— Какой здесь этаж? — требовательно спросил он.

— Третий… — непонимающе ответил Кирилл.

— Ерунда. — Кот без разрешения сгреб гитару. — Ухожу от вас — злые вы. Сегодня мое раненое сердце просит любви и ласки. Утром вернусь. Не поминайте лихом… — И рыбкой сиганул в окно в обнимку с музыкальным инструментом.

— Куда? — запоздало встрепенулся Надир. — Жить надоело?

— Убился? — испугалась я.

— Хорошему коту и в декабре — март! — Кирилл выглянул наружу, рассматривая несущуюся по сугробам серую тень. — Ничего ему не сделается, нагуляется и вернется ваш Маврикий. Давайте лучше спать ложиться, а утром на свежую голову уже о делах и поговорим. Значит, идея следующая: предлагаю всем мальчикам как-то размещаться в комнате, а Сафире мы выделим диван на кухне.

Так мы и поступили.

Укладываясь на узкий диванчик, я с улыбкой прислушивалась к доносящейся из «мальчуковой» комнаты возне, связанной с распределением спальных мест. Тролли вяло переругивались, то требуя: «Убери свои грязные копыта из-под моего чистого рыла», то дискутируя на тему, что не важно, куда спать головой, на юг или на север, главное — не вперед ногами. Но вскоре в комнате выключили свет, и все затихло.

А немного позднее ко мне пришел любимый…