Князь Ургин узнал о готовящемся заговоре против митрополита и в начале осени 1568 года приехал к нему.

Филипп обрадовался встрече с давним другом.

– Ты ли это, Дмитрий? Очень рад, но, по-моему, ты впервые здесь, на митрополичьем подворье?

– Нет, бывал и раньше.

– А почему такой смурной? Или случилось что?

– А ты не знаешь?

– Так! Вижу, разговор у тебя ко мне есть. Пройдем в палату. Там нам никто не помешает. – Филипп усадил гостя на лавку, сам устроился рядом на простую скамью. – Ну, Дмитрий? Говори, что хотел.

– Слушай, Филипп, ты хоть и митрополит, но я с тобой говорить буду как с Федором Колычевым, старым другом. Ты чего простачка из себя строишь? Неужели не знаешь, что насчет тебя затевается? Не ведаешь, что вокруг плетутся сети заговора и кто за этим стоит? А ведь Пимена поддерживают не только высшие чины из духовенства, но и бояре!

– Знаю, Дмитрий. Скажу больше, вижу свою кончину, понимаю, почему меня хотят изгнать из Москвы и настраивают так царя. Дело в том, что я клятве своей не изменил, поддержал Ивана в борьбе с боярами.

– А государь о том ведает?

– У него и без меня дел хватает.

– Ты, значит, решил положиться на судьбу?

– На волю Господа нашего Иисуса Христа.

– А знаешь ли ты, что Пимен настаивает на расследовании твоей деятельности в бытность настоятелем Соловецкого монастыря?

– Ну и что? – Митрополит Филипп по обыкновению оставался спокойным. – Вся моя жизнь в монастыре как на ладони, праведна и честна. Старцы подтвердят это. Их лгать не заставишь.

– Эх, Филипп, неужели не ясно, главное не то, что станут искать, а то, что найдут. Пимен и его сообщники не пожалеют средств, чтобы купить нужные показания. Подленькие людишки везде найдутся, а то, что скажут старцы, на Соловках и останется.

– На все воля Бога, Дмитрий.

– Надобно защищаться, Филипп.

– Я ни в чем не виноват, не должен защищаться, а тем более оправдываться. Ты лучше других знаешь, что за должностями я никогда не гнался, в сан митрополита был возведен по настоянию Ивана. Коли он послушает лжецов, что ж, вернусь обратно в монастырь, простым иноком.

– Да? Поначалу, может, и вернешься, а после не дадут тебе жить, друг мой. А каково без тебя царю будет? Или ты забыл клятву, которую мы давали его отцу?

Филипп улыбнулся.

– Нет, Дмитрий, я не забыл клятву ратника особой стражи. Но мы с тобой ее исполнили.

– Я тебе удивляюсь, Филипп. Ведь есть еще время остановить изменников!

– На все, Дмитрий, воля Божья.

– Понятно. – Ургин вздохнул. – Надеешься на высшую справедливость? Надейся, а я к Ивану поеду. С ним о тебе толковать буду.

– Не стоит, Дмитрий.

– А вот это уже мне решать!

– Ну тогда помогай тебе Господь.

– О себе лучше подумай. Я кто? Князь, которых на Руси полно, а ты митрополит, глава православной церкви.

– Заезжай, Дмитрий, коль время будет.

– Непременно, владыка.

Филипп перекрестил старинного друга.

Ургин тут же направился в Кремль. Там он узнал, что Иван Васильевич только что вернулся из опричного двора, но принять его не может. Приступ вновь уложил царя в постель. Дмитрий хотел переговорить с лекарями, но им было не до него. Так ни с чем он и вернулся на свое подворье, где его ждал сын.

Ургин не ожидал увидеть Алексея, так как тот с дружиной уже полгода вел поиски разбойника Кудеяра.

– Алешка, ты здесь? Неужели наконец-то поймал лиходея?

– Нет! Я уже сомневаюсь, а существует ли этот Кудеяр.

– Откуда такие сомнения?

Княжич улыбнулся.

– Отец, может, в дом пригласишь? Или так и будем во дворе разговаривать?

Князь спохватился:

– Да, конечно, Лешка, проходи. И чего разрешения спрашиваешь? Дом такой же мой, как и твой. Наш, общий.

Покуда готовился обед, отец с сыном уединились в горнице.

Ургин спросил:

– Так почему ты сомневаешься в существовании Кудеяра?

– Да получается, что он как призрак, сегодня здесь, завтра там, за сотни верст. С десяток разбойничьих шаек разгромили. Пленники говорят, что они Кудеяровы люди, а где он, не знают. Был да сплыл.

– Так, может, Кудеяра и на самом деле нет? Этим именем прикрываются главари разбойных шаек?

– Выясним. Недолго охотиться осталось. В курских лесах мы разбойников крепко прижали. Если и есть Кудеяр, то только там, более негде. Значит, выловим.

– Тогда почему ты на Москву явился, коли след разбойника взял?

– Запасы пополнить, коней сменить, телеги, одежду. Со временем все изнашивается, даже люди. А вот чего у тебя настроение плохое? Будто и не рад встрече.

– Рад, сын, рад, только дела на Москве нехорошие.

– Что такое?

– Да ничего. Ты исполняй царский приказ, а мы тут как-нибудь с Божьей помощью разберемся.

– С чем или с кем разбираться собираешься, отец?

– Прости, сын, тебя это не касается.

Кирьян доложил, что обед подан в трапезную. Разговор отца с сыном прервался.

Через двое суток дружина княжича Алексея покинула Москву. Царь по-прежнему болел, и доступа к нему не было. Филипп продолжал исполнять обязанности митрополита. Наступило затишье. Но оно, как известно, приходит перед бурей.

Ее началом послужило возвращение из Соловецкого монастыря специальной особой комиссии. Царь почувствовал себя лучше и принял епископа Суздальского Пафнутия, архимандрита Феодосия и князя Василия Темкина, проводивших тайное дознание. Он сделал это лишь потому, что понятия не имел о существовании такой комиссии.

Когда упомянутые персоны явились к нему, царь, бледный и слабый от болезни, спросил Пафнутия:

– А скажи мне, отче, кто отдал приказ на проведение следствия в отношении действующего митрополита? Или ты, а также другие епископы не в его подчинении? Так кто разрешил?

Суздальский епископ смутился, и за него ответил Темкин:

– Государь, духовенство в лице присутствующих здесь сановников, а также новгородского архиепископа Пимена и твоего духовника протопопа Евстафия возбудило дело о неправедном житии митрополита, когда он служил игуменом монастыря. Мы отправились на Соловки для сбора доказательств.

Иван Васильевич повысил голос:

– Почему я об этом не знал?

– Прости, государь, но сначала ты был занят следствием по боярскому заговору, потом заболел, и разрешение на нашу поездку дал Алексей Данилович Басманов.