Я беру ее за здоровую руку и вывожу вперед.

– Это Джесса Маккензи, дочь Фитца.

Мама смотрит на Джессу, качая головой, будто не веря своим глазам. Ханна подходит и помогает ей сесть в кресло у окна, подкладывая подушку под спину, и мы все встаем рядом.

– Посмотрите на наших девочек, – говорит она Ханне и Джуду. – Как же нам с вами повезло!

– Думаю, мы это заслужили, Тейт.

Позже мама заполняет пробелы между рассказами Ханны и моими домыслами. Она рассказывает, как еще до моего рождения моему отцу приснился сон. Мы с ним сидели на дереве, и он спросил мое имя, а я ответила, что меня зовут Тейлор.

И жизнь продолжается. Когда смотришь, как кто-то умирает, а жизнь идет своим чередом, кажется, что это жестоко и неправильно. Но находится место и радости, и изобилию: разговоры, смех, летнее тепло и так много историй. Мама просит, чтобы я их записывала.

– Ты последняя из Маркхэмов, милая, – говорит она.

И я тщательно документирую важные даты, путешествия, личности, характеры, жизни героев и неудачников, их слабые и сильные стороны. Я стараюсь перенести на бумагу всех этих людей, потому что однажды мне потребуется чему-то у них научиться. И, что самое ужасное и самое прекрасное, я узнаю, каким чудесным человеком могла бы быть Тейт Маркхэм, сложись все иначе. Порой я страшно злюсь, что смогла узнать ее только теперь, когда вот-вот потеряю. У нее глубокий грудной смех, который поглощенная горем Нани не замечала, поэтому Ханна не смогла ничего о нем написать. Но если бы роман написал Вебб, я бы уже давно знала об этом смехе. Мама рассказывает мне о своей сестре, Лили, которой было всего восемь на момент гибели, и как она до сих пор помнит день, когда отец вручил ей, четырехлетней, новорожденную малышку и сказал: «Разве может кто-то на свете быть счастливее?»

И жизнь продолжается.

В какие-то дни мне тяжелее, чем обычно, и тогда я иду на Джеллико-роуд, к тому месту, откуда могу позвонить Джоне. Я всякий раз чувствую его досаду и злость на собственную бесполезность, потому что нас разделяют шестьсот километров, но мне так нужно послушать рассказы о Дэнни, о его маме и ее бойфренде по имени Джек, и как они заказывают тайскую еду на ужин по вторникам и смотрят «Чисто английское убийство». А я рассказываю ему о том, что Джуд переехал к нам и спит в комнате Ханны, и как мы с Тейт уговорили их съездить куда-нибудь на выходные, потому что мы якобы хотим побыть вдвоем. И как мы с Раффи живем в одной комнате с Трини, пока корпус Локлана ремонтируют, и нам приходится молиться с ней по вечерам. Я через трубку чувствую зависть Джоны, когда он слушает о выходных, проведенных с семейством Сантанджело, и как мама Чеза рассказывала Ханне и Тейт про «двух маленьких засранцев», которые рассекали по городу на незарегистрированной машине.

И жизнь продолжается.

В один прекрасный день нам приходится вновь испытать на себе дыхание рока, когда в дом Ханны прибегает Джесса с новостями о том, что поймали серийного убийцу. Она говорит вполголоса, а я изо всех сил стараюсь не переводить взгляд на Джуда, который возится с плинтусами. Но чувствую, что тот смотрит на меня с добродушной усмешкой, и понимаю, что он всю жизнь будет припоминать мне мою ошибку. С некоторой долей любопытства я спрашиваю у Джессы, кто же это был, но она уже бежит дальше в поисках Ханны и Тейт.

– Да неважно! – кричит она из соседней комнаты. – Какой-то почтальон из Ясса!

Я смотрю на Джуда и вижу, как он бледнеет. Мы клянемся друг другу, что никогда не скажем остальным. В эту ночь я лежу и вспоминаю фотографии детей в газетах, вырезки из которых я видела когда-то на кровати у Джессы, и тех двух детей, что пропали из Ясса в ту ночь, когда Джуд догнал меня и Джону. Я думаю о том, как Григгс услышал голос своего отца, просивший нас остановиться, потому что иначе мы уже никогда не вернемся домой.

И жизнь продолжается.

Когда мы понимаем, что осталось уже недолго, я переселяюсь в дом, и мы с мамой лежим рядом. Я вкладываю ей в уши наушники и включаю музыку, которую слушал Вебб перед смертью. Песню об огненных деревьях и тоске по близким, которых нет рядом. Я говорю, что все эти годы он ждал ее, и что я тех пор, как мы с ней снова встретились, он снится мне каждую ночь. Я признаюсь, что переполняющая его эйфория напоминает мне эликсир, и убеждена, что он поможет продлить маме жизнь.

Но однажды ночью его не оказывается рядом, и Фитца тоже нет, и мое отчаяние невозможно передать словами. Я стою на ветке, где мы обычно сидели, и кричу, зову его – их обоих.

– Вебб! Фитц! Пожалуйста, вернитесь! Прошу вас!

Я просыпаюсь в слезах, обнимая ее и всхлипывая:

– Пожалуйста, мамочка, останься еще хоть на денек, умоляю!

И когда становится слишком больно, я поднимаюсь в комнату к Джуду и Ханне и говорю, что она умерла, а потом ложусь в кровать между ними, и мне кажется, что в груди у меня огромная кровавая рана.

Моя мама умирала семнадцать лет. Я считала. Она умерла в доме на Джеллико-роуд. Я никогда в жизни не видела такой красивой дороги – тенистая, укрытая кронами деревьев, она напоминает туннель, ведущий в Шангри-Ла. Земля обетованная, как любит говорить Раффи. Она клянется, что здесь можно увидеть мир другими глазами.

Я хочу во что-то верить. Но люблю мир таким, какой он есть. Некоторые спрашивают, почему мама не сдалась раньше. Без наркотика она, должно быть, мучилась от боли. Другие утверждают, что мы поступили неправильно, не заставив ее принимать обезболивающие. Но мама говорила, что не желает умирать, ничего не оставив дочери.

Мы развеиваем ее прах вместе с прахом Фитца с вершины Молитвенного дерева, а летом заканчиваем путешествие, которое начали мой отец и Ханна около двадцати лет назад. Джуд арендует дом у океана для всех нас: Григгса с братом, Чеза, Раффи, Джессы, Нани и меня. Пока все плещутся в воде, я сижу с Джессой и Ханной, которая обнимает нас обеих.

– Мне так хотелось побывать у океана, – говорит она, – и папа сказал, что нам давно пора отправиться в такое путешествие вчетвером. Я помню, как спросила: «Чем путешествие отличается от поездки?» – а отец ответил…

Она замолкает на мгновение, чтобы перевести дух.

– Он сказал: «Нани, милая, когда мы доберемся до цели, ты все поймешь». Это были последние слова в его жизни.

Джесса прижимается к ее плечу.

– Как думаешь, Ханна, может, твои мама и папа, и родители Тейт, и мои родители, и Вебб с Тейт сейчас все вместе? – серьезно спрашивает она.

Я смотрю на Ханну, дожидаясь ответа. А потом она улыбается. Вебб как-то сказал, что улыбка Нани похожа на откровение. Сейчас мне как раз очень нужно такое откровение, и я его получаю.

– Хотела бы я знать.

Он сидел на дереве, потрясенный мыслью о том, что у Тейт внутри теперь растет их ребенок. Рядом мурлыкал кот, верный сообщник, всегда готовый разделить с ним приятное расположение духа. Сквозь ветви Вебб видел, как к нему, насвистывая какую-то мелодию, приближается Фитц с ружьем на плече. Вебб прикрыл глаза и вспомнил вчерашний сон, в котором он сидел на ветке дерева и разговаривал со своей дочерью. Голос этой девочки дарил надежду и излучал такую радость, что перехватывало дыхание. Он рассказал ей о своих планах построить дом. Он будет из гофера, как Ноев ковчег, двухэтажный, а вид из окна будет всякий раз вызывать восторг. Дом для Тейт, Нани, Джуда, Фитца и их семей. Дом, в который можно будет возвращаться каждый день.