А на самом деле нацелилась на Сэма.

— Разговор был недолгим. Она уехала раньше нас.

Наверное, для того чтобы успеть проинструктировать Теко и выстроить план похищения. Возможно, она даже с утра пораньше отвезла Теко в Кубунг и оставила неподалеку от дома, чтобы она прошла последнюю милю пешком, еще и разувшись, и одурачила всех нас.

Короткие волосы на висках Сэма поблескивают, как позолоченные. Он открывает рот и, сонно чмокая, сосет большой пальчик. Мелькают неровные краешки новеньких зубов.

— …мало что успел сказать. Она спросила, кто я, и я ответил, что предлагаю услуги такси, — продолжает Богоси. — Она отогнала собак, а потом появился тот здоровяк. Он хотел узнать, почему я выбрал их дом. Я сказал, что обхожу все дома в этом районе, но он что-то заподозрил и крикнул еще кому-то, чтобы проверили сад за домом. Наверное, догадался, что это уловка. Так оно и было. — Богоси ухмыляется. — А когда заметил, что я заглядываю в дом поверх его плеча, сразу захлопнул дверь перед моим носом. — Богоси с усмешкой оборачивается ко мне. — Я слышал, как он ругнулся.

— Клэр, похоже, южноафриканка. А он?

У них могут быть сообщники по другую сторону границы. И они сумеют улизнуть.

— Трудно сказать. Акцента у него нет. — Богоси лезет в карман рубашки, достает жвачку и принимается жевать. — Его английский безупречен.

— Английский?

Но отдавать распоряжения Теко он должен был на тсвана, по-английски она не понимает.

— Даже лучше моего. — Богоси подмигивает, взглянув в зеркало.

— А ответа вы не слышали?

— Отозвалась девушка, сказала, что уже идет.

— На каком языке?

— На английском. А это так важно? — Он озадачен.

Да, важно. Это значит, что Элис говорила правду. Как она и утверждала, Теко действительно говорит по-английски, а мы ей не верили. Теко, которая вечно держалась в сторонке и не поднимала головы, постоянно подслушивала нас.

Машина уверенно катит по знакомой равнине. Все вокруг выглядит прежним, но тем не менее все изменилось. Словно землетрясение исказило привычные силуэты прошлого, и тайное стало явным.

Элис не лгала. Если бы мы прислушались к ней, то бы поняли это. Мысленно я совершаю скачок в прошлое, на год назад. Если Теко понимала по-английски, она заранее узнала о конференции Адама и передала эти сведения Клэр, а та приурочила похищение к его отъезду.

Сэм уютно сворачивается на заднем сиденье, и я подкладываю ладонь между его щекой и кожаной обивкой. Теко впустила похитителей через переднюю дверь, но самой ей помешало сбежать возвращение Адама. Поэтому пришлось разбить стекло в спальне и изобразить вторжение. Для этого понадобились считаные минуты.

Элис не лгала.

Горячее дыхание Сэма овевает мои пальцы. Он спит так крепко, будто его чем-то опоили. А может, так оно и есть. С детьми под седативными препаратами меньше хлопот. Я проверяю его пульс и дыхание, оба показателя в норме. Пусть отсыпается. Я прикасаюсь губами к мягкому изгибу его щеки.

Не было у Элис никакого психоза. И шепот, и шаги, пугающие ее, существовали на самом деле. Это люди Клэр, шныряя по дому, оставили отпечатки пальцев на стене. А мы пропускали мимо ушей все предостережения нашей дочери. Она не выдержала, и мы приняли ее срыв за психоз, но так и не поняли, как она тревожилась, страдала от одиночества и боялась. У меня наворачиваются слезы. Простит ли она нас когда-нибудь? Лицо Богоси в зеркале смягчается, но он не знает, почему я плачу. От радости, что наш сын в безопасности и что у Элис никогда не было психоза, и от стыда, что мы поверили в этот диагноз.

На волосах Сэма играет солнце, они поблескивают совсем как у Зоуи. Его кожа безупречна. О нем усердно заботились, но для чего?

— Там были и другие дети, Богоси. Африканцы, младше Сэма. Наверное, мы должны были им как-то помочь.

Богоси качает головой, его лицо мрачнеет.

— Полиция уже там. Им лучше знать, что делать. — Он протягивает руку и прибавляет громкость радио.

Не желая продолжать этот разговор, он начинает кивать в такт музыке. Наверное, его огорчает несправедливость: белый ребенок богатых родителей привлек внимание всего мира, о других же детях не упоминают ни словом, а если и говорят, то никто не слушает. Где вся эта пресса, когда их родителям нужна помощь? Еще одна причина молчания Богоси напрашивается сама собой. Над ним расправляет черные крылья ужас, от когтей которого мы сумели спастись: торговля детьми, колдовство, все то, о чем он не рискует даже заикаться. Я придерживаю сложенной ковшиком ладонью голову спящего Сэма. Он в безопасности. Пора связаться с Адамом. Давно пора. Он отвечает на звонок мгновенно и так громко, что больно ушам.

— Черт подери, Эмма, где тебя носит? Я жду в очереди в полицейском участке, чтобы заявить, что ты пропала!

— Полиция точно знает, где я нахожусь. Их машины недавно проехали мимо. — Меня вдруг разбирает смех, некоторое время я не могу остановиться.

— Что ты несешь? Ты что, рехнулась? Это был ад, несколько часов неизвестности. Я чуть с ума не сошел от беспокойства…

— Я нашла его, Адам. Нашла Сэма.

Адам молчит. Не слышно даже его дыхания.

— Он в полном порядке. И он прекрасен. Ничего прекраснее ты в жизни не видел.

Пауза слишком долгая. Наверное Адам решил, что я точно сошла с ума, и теперь не знает, как поступить. Тишину прерывает сдавленный всхлип, Адам плачет. Я не отключаюсь. Мне кажется, будто я держу его за руку. Мне хочется, чтобы он был рядом со мной, когда Сэм откроет глаза.

Лондон, январь 2016 года

Мы обустраиваем на чердаке комнату для девочек. На прошлой неделе я поднималась туда разобрать хлам перед началом ремонта и была готова к долгой возне. Про эти ящики, высоким штабелем задвинутые в угол, я совсем забыла. После смерти моего отца мы сложили все вещи из его кабинета в ящики из-под чая, отнесли их на чердак, закрыли дверь на засов и долгие годы о них не вспоминали.

Я обхожу вокруг штабеля, вдыхаю кислый от пыли воздух и ощущаю под ногами хруст сухих мушиных телец. Это папины вещи, прикасаться к ним тяжело, а выбросить невозможно. Я допиваю чай, включаю радио и берусь за дело. Газеты поверх содержимого ящиков потрескивают и рассыпаются от времени. Постепенно на полу возникают расползающиеся груды бумаг: материалы давних исследований, опубликованные статьи, комитетские отчеты, академические награды. Писем среди них нет. Те, что от мамы, до сих пор хранятся в отдельной коробке в его письменном столе. В последнем ящике — сотни банковских выписок и страховых бумаг. Папки. Квитанция от продажи лодки. На самом дне мои пальцы, царапнув фанеру и остатки сухих чайных листьев, находят паспорт. Отец продлил его за год до смерти.

На снимке он выглядит незнакомым. Не грустным, не улыбчивым, а просто другим. Свет из окна слишком яркий, я перехожу в тень и наконец понимаю, в чем дело. Прежде я уже видела подобное выражение на лице Джосайи, так смотрит довольный жизнью старик. Я присаживаюсь на край ящика. Значит, отец все-таки справился сам и без моей помощи обрел мир в своей душе. До меня вдруг доходит, что он жил с этим ощущением уже немало лет. Когда я спускаюсь в кабинет, чтобы положить паспорт в его стол, мое тело вдруг теряет опору. Мне кажется, будто чья-то рука отпустила меня и я плыву. Свободно и легко.