— Значит, все-таки здесь? — спросила Шарлотта, направляясь к музе Клио.

— Здесь, но не совсем, — остановила ее мадемуазель Леони. — Ни одна из этих дам к тайне не причастна. Вы же помните, Шарлотта, что мы проверили их всех и не нашли больше ни одного тайника.

— Да, я знаю. Так где же они были спрятаны?

— Сейчас я вам покажу, — пообещал господин Исидор, предвосхищая поразительный эффект. — Только, пожалуйста, не садитесь, — попросил он Шарлотту, увидев, что она готова усесться на старинный стул с большой кожаной подушкой, стоявший у письменного стола.

— Почему?

— Потому что если вы сядете, я не смогу показать вам, где находится тайник.

Выдвинув на середину комнаты массивный стул, состоявший из высокого кожаного сиденья на резных, сравнительно невысоких ножках и высокой спинки, Исидор повернул один из завитков деревянной рамы, на которой покоилось кожаное сиденье, и из-под него выскочил ящик. Заподозрить его существование было просто невозможно!

— Вот! — торжествующе провозгласил Исидор. — Здесь они и лежали!

— Но как вы догадались, что нужно привести в действие механизм? Повернуть завиток? И вообще что в стуле есть какой-то механизм?..

Старый господин приосанился, но тут же застенчиво улыбнулся и признался:

— Моей заслуги в этом нет. На протяжении многих лет я сидел на «близнеце» этого стула в посольстве Мадрида. Один мой коллега показал мне, как действует этот механизм, который, заметим мимоходом, давно уже никому не служил. А я там прятал свои маленькие слабости: держал в тайнике миндальную халву и шоколад!

Первые месяцы нового, 1685 года оказались для Шарлотты гораздо счастливее прошлых лет, и она от души наслаждалась уютом и покоем. Сен-Жермен располагался совсем недалеко от Версаля, и оживленная жизнь королевского дворца доносилась сюда негромкими умиротворенными отголосками.

Надо сказать, что жизнь королевского городка казалась спокойной лишь при поверхностном взгляде. Душевный кризис короля, которому всеми силами способствовала его тайная супруга, распространялся и на его окружение. Дамы, которые совсем недавно лишь из вежливости заглядывали в церковь, теперь стали ревностными прихожанками. Не отставали от них и мужчины. Достаточно было благостного замечания из уст дамы в черном, которую никто не знал, как следует именовать теперь, и все по-прежнему называли ее «мадам де Ментенон», что «король уважает дворян, которые перед Пасхой исповедуются», чтобы церкви и часовни переполнились знатными прихожанами. К тому же двор снова оделся в траур: умер король Карл II Английский; как и Людовик XIV, он тоже приходился внуком Генриху IV, и придворные опять облачились в черные плащи и украсились крепом. Покойный государь отличался веселым нравом, не пропускал мимо ни одной юбки, и Англия при нем вспомнила, наконец, что значит жить с удовольствием. На смену ему пришел его брат, Яков II, полная ему противоположность, — ярый католик и жестокий ревнитель чистоты. Его неумолимость подданные вытерпят только четыре года... Но сейчас он только что взошел на трон, и к нему со всех сторон устремились представители иностранных посольств.

Время от времени Шарлотта наносила визиты герцогине Орлеанской. Однажды даже ее сопровождала мадемуазель Леони. Живой ум и острый язык родственницы Шарлотты пришлись по душе принцессе, а мадемуазель Леони после знакомства готова была горой стоять за эту редкую женщину, сразу угадав печаль в ее сердце, которую та прятала под неизменно хорошим настроением.

— Как может вызывать недоброжелательство такая привлекательная дама? — недоумевала она.

— Знаете, Леони, двор похож на флюгер, а ветер, который его вертит, исходит из кабинета короля. Придворные обожают все, что по нраву королю, и в один миг растопчут своего кумира, если только король, взглянув на него, вдруг нахмурился.

Не было никакого сомнения, что прямота курфюрстины и ее любовь к шутке, в том числе и острой, галльской! — что было чудом для баварской принцессы, — перестали нравиться властелину, который с каждым годом утрачивал чувство юмора и простой здравый смысл.

Однажды вечером благодаря графу де Сен-Форжа стало известно, что герцогиня Орлеанская находится на грани немилости. Теперь супруг Шарлотты нередко проводил три-четыре дня в неделю в особняке де Фонтенак. Чаще всего эти визиты были небескорыстны, и молодой человек появлялся, когда у него становилось туго с финансами, но случалось, что ему хотелось вновь оказаться в своей розовой спальне, полакомиться стряпней Матильды, сыграть в шахматы с господином Исидором, который по-прежнему возился с каталогом, словом, погреться у домашнего очага. Тепло, каким он наслаждался в доме своей жены, Адемар очень ценил.

— С вами у меня, наконец, появилось ощущение, что у меня есть семья. Вы представить себе не можете, как много это значит для меня.

У Шарлотты не было нужды сомневаться в его словах: она сама после смерти отца лишилась семьи. Мало-помалу она привыкала видеть в Адемаре капризного братца, которого иной раз не худо и побаловать...

Но рассказывать ему о найденном сокровище она не стала. Хотя искушение порой бывало очень велико. Камни вновь были упрятаны в испанский стул, откуда без помощи господина бывшего советника никто и никогда не догадался бы их вынуть. И господин Исидор, и мадемуазель Леони испытывали немалое удовольствие, усаживаясь на этот стул, чтобы заносить в каталог книги или написать письмецо.

В тот вечер, а дело было в мае, Адемар так спешил со своей вестью, что не воспользовался даже придворной каретой, а прискакал на лошади. Немыслимый для него подвиг, тем более в такой жаркий день.

Едва дыша от усталости, Адемар сообщил Шарлотте, что она немедленно должна мчаться к герцогине Орлеанской.

— Вам следует отправляться к ней немедленно. Она получила от короля ужасное письмо, и люди из ее окружения того и гляди от нее отвернутся. Она и сейчас одна или почти одна.

— А где же герцог?

— Во Фромоне у шевалье де Лоррена. Шевалье устраивает там праздник.

— А вы почему не там? Вас не пригласили?

— Пригласили, конечно. Но признаюсь, это празднество мне неинтересно. Лоррен задумал его, когда узнал из записки мадам де Ментенон, что король, весьма разгневанный в отношении своей невестки, собирается сообщить ей об этом. Лоррен тут же убедил герцога поехать к нему в гости, ничего не говоря о том, что грозит герцогине. Он хотел быть уверенным, что муж никоим образом не сможет оказать поддержку своей жене. Около герцогини сейчас только Грансей, а она будет просто счастлива, рассказывая любовнику о горе своей госпожи. Де Лоррен заранее радуется ее рассказу. А я...

— Шевалье смертельно на вас рассердится.

— Нет. Я сказал, что поеду к вам лечиться, что в такую жару я не могу подвергать себя опасности и скакать по дорогам. Он меня знает, и мое решение ничуть его не удивило.