Энже простит меня.

Она знает об этой проблеме. Мы все еще изучали эту новую способность, не понимая, временная она, или постоянная. А потому, я двинулась в свою комнату.

Его шаги я услышала еще до того, как вошла.

Прислушалась, понимая, что он ходит из стороны в сторону. А потом к этому присоединился звук моего сильно бьющегося сердца.

Распахиваю дверь и тут же попадаю в марево его энергетики.

Мулцибер тут же замирает, и ничто в нем не говорит о том, что он метался тут, словно тигр в клетке.

— Устал от общества шлюх? — ледяным тоном произношу я.

И сама удивляюсь тому, что кровь закипает от одного только взгляда на проклятого демона.

— Соскучился по твоим ядовитым словам, — усмехается он, делая несколько шагов мне на встречу. На губах эта нагловатая ухмылка, режущая меня ножом.

Отшатываюсь в глубь комнаты, когда он пытается прикоснуться.

— Я не могу так больше, Эм. — И сама удивляюсь, как дрожит голос.

Он хмурится, стирая с себя показное веселье:

— Что не так, Диана?

— Зачем я тебе? Почему ты меня спас? Заставил прыгнуть, а потом все равно спас!

— Потому что, — он подлетает, хватая меня за локти и притягивая ближе к своему лицу, — потому что не могу без тебя. Не хочу, понимаешь?

— Тогда будь со мной! Будь по-настоящему! — хриплю я, чувствуя, как в уголках глаз щипать начинает. — Стань мужчиной рядом со мной и позволь мне тебя… Любить, — сказала очень тихо, но он расслышал, порывисто прижимая меня к себе трясущимися руками.

— Не понимаешь… Не понимаешь, что говоришь… Не понимаешь, чего просишь… Глупая моя… Глупая девочка…

И трясется весь, как в лихорадке, хватая меня, стискивая до ломоты в костях, зарываясь носом в волосы и покрывая лицо поцелуями.

— Я полон мрака… Я проклят… — бормочет, смотря безумными глазами, а у меня сердце раскалывается на осколки. — Я хотел отдалиться от тебя… Хотел дать тебе свободу… Попытаться… Хотел понять, как это — порознь…

— И как тебе без меня? — усмехаюсь горько, а он сжимает мою голову ища свое отражение в глазах.

— Херово, Диана, — кривит губы, — худшее время в моей гребаной жизни… А я, знаешь ли, многое повидал…

— Как удивительно, что шлюхи не помогли тебе меня забыть, — пытаюсь сдержать горечь, но ничего не могу поделать. Острая ревность сжирает меня, отвращая от него.

— Глупая… — смеется едва ли не по-доброму, притягивая брыкающуюся меня к себе. — Какая же ты глупая, Диана… Нет никого… Нет и не было… Кроме тебя…Как только появилась в моей жизни, не хотел больше никого. Только ты… Всегда ты…

И вдруг замирает.

И я каким-то интуитивным чувством понимаю, что вновь теряю его.

Чуть отстраняюсь, глядя в побледневшее лицо и принимаюсь гладить по щекам:

— Останься со мной! Будь здесь! Я помогу тебе справиться с этой болью!

— Уйди, — рычит, отпихивая меня от себя, впиваясь пальцам в виски и лихорадочно глядя зрачками в пустоту.

Я и представить не могу, что происходит в его голове, какие демоны, жаждущие чужой крови, его посещают, какие картины вгрызаются в память, не отпуская из плена.

— Останься! Эм! Умоляю, останься! Помнишь… Помнишь, как ты был со мной нежным?..

***

— Останься! Эм! Умоляю, останься!

И он пытается. Удерживает себя, не давая вновь сознанию провалиться в мучительную пустоту и мрак. Рвет свою душу, чтобы выкарабкаться из этого ада и быть рядом с ней.

— Помнишь… Помнишь, как ты был со мною нежным?.. Помнишь, как ты спрашивал, что это, гладя меня здесь?.. — она кладёт руку на его грудь, чуть проводя пальцами по коже, и он содрогается всем телом.

Какого дьявола с ним происходит?

Сжимает челюсти, желая схватить ее за горло и вдавить в стену, впиваясь в плоть зубами и раздирая ее на части членом, но не может… Стоит как дебил, желая только одного — чтобы она не прекращала водить вот так пальцами по коже.

Грудную клетку распирает от нехватки кислорода, когда Диана стоит так близко. Дышит с ним в унисон, держа зрительный контакт.

Не боится… Нет, эта девчонка не боится его, и Мулцибер не понимает, как себя вести. Та часть, что желает ее крови, все еще жива. И он не смог избавиться от нее, даже притащив в Острог Дато. Тот так и подох, захлёбываясь кровью и клянясь, что яд алияд не может действовать вспять. Нельзя разрушить то воздействие, которому его подвергли.

И он выл зверем, понимая, что нельзя к ней возвращаться. Нельзя подвергать ее опасности своей близости.

Не хотел возвращаться… И все равно не смог без нее.

Долбаный наркоман, ловящий кайф только от ее близости.

— Помнишь, как ты делал вот так?.. — шепчет, сводя его с ума своим хриплым голосом, а потом неуверенно приникает губами к шее. И у него в паху все сводит от мучительной жажды обладания ей. Вцепляется пальцами в ее затылок, сжимая волосы в кулак, а она только тихо стонет, окончательно срывая в нем все краны.

Проклятая девчонка… Она ему на погибель послана. Не может думать, когда она водит своим языком по его коже, прижимаясь так горячо, с таким желанием… Это не сыграть. Диана и правда хочет его. И от этого осознания орать хочется во всю глотку. Словно победил. Словно получил самую желанную победу в своей жизни. Словно теперь, мать твою, бессмертен по-настоящему и способен на все.

А она продолжает ласкать его кожу, медленно опускаясь вниз. И прежде, чем он понимает, что именно она собирается сделать, дергает ширинку на его брюках, выпуская стоящий колом член, а потом обхватывает его своими горячими губами.

— Бл**ь!..

Запрокидывает голову, а воздуха просто не остается. Он впивается в ее волосы стальной хваткой, ощущая, как она водит головой туда-обратно, поднимая его на какие-то новые уровни безумия. Облизывает и посасывает его член, смотря на него так порочно, что он кончает за какие-то секунды, просто от осознания того, что это она дарит ему эту порочную ласку. Содрогается всем телом, притягивая к себе еще ближе, а потом извергается в нее, чувствуя, что не может остановиться, хочет ее еще раз.

— Иди сюда, — хрипит, грубо усаживая на себя одним движением, и тут же меняя их местами, вжимая ее спиной в холодную стену.

Она вскрикивает и запускает руки в его волосы, прижимая к себе губами, и ему окончательно срывает башню. В голове калейдоскопом мелькают картинки прошлого, смешиваясь с ядом алияд и безумием. Он не знает, где правда, а где вымысел, но каким-то гребаным