– Но достаточно ли? – рявкает он. – Сама знаешь, хотя нам и сказали, что этот Хопкинс настроен антибритански, он чувствителен к изящному, к аристократической жизни. Мы должны его привлечь на сторону Британии. – Он зло фыркает и глубоко затягивается сигарой. – Не заставь меня пожалеть, что я назвал тебя своим секретным оружием.

Да как он смеет использовать этот комплимент как морковку для осла? Я повышаю голос.

– Значит, ты взваливаешь задачу уговорить американцев вступить в войну на мои плечи? Если такова цена твоих комплиментов, пожалуйста, избавь меня от них.

Я выхожу из комнаты, хлопнув дверью. Глядя прямо перед собой, я не замечаю обращенные на меня взоры и возвращаюсь в свой кабинет. Во мне кипит гнев, угрожая хлынуть сквозь мои тщательно зашитые раны. Я расхаживаю по тесному кабинету, клокоча от ярости из-за того, что Уинстон на меня давит. После всего, что я делала для него, после всех проектов, которые я начала сама, как он может! Я была такой женой премьер-министра, каких не бывало раньше, а Уинстон выказывает свою благодарность, взваливая на меня сизифов труд? Потому что не способен осуществить его сам?

Я делаю глубокий вдох и напоминаю себе о своем недавнем озарении: причина всех моих трудов – благо для народа Британии. К тому времени, как Уинстон стучится ко мне в дверь, я уже беру себя в руки. Я придумала, как подойти к Уинстону и мистеру Хопкинсу.

Я позволяю ему унижаться и извиняться, я знала, что так и будет, а потом перехватываю инициативу.

– Уинстон, сосредоточимся не на том, что нас разделяет, а на том, что объединяет. Сейчас мы едины в стремлении вовлечь американцев в эту войну, чтобы дать Британии шанс. Визит мистера Хопкинса – уникальная возможность это сделать, но нам это удастся только в том случае, если будем действовать как команда. Если мы последуем моему плану, то сумеем развлечь, очаровать мистера Хопкинса и убедить его стать нашим эмиссаром, – я делаю паузу и тихо спрашиваю: – Мы ведь сможем, Мопс?

– Конечно, Котик, – почти мурлычет он.

– Хорошо, – быстро отвечаю я. – Тогда к моменту его отъезда мы будем на шаг ближе к обретению союзника в этой проклятой войне.

– Входите, мистер Хопкинс, позвольте мне вам показать, – я подзываю жестом худощавого джентльмена, который, должна я себе напомнить, является вторым по влиятельности человеком в Америке. Со своими впалыми щеками и запавшими глазами он кажется настолько больным, что в его могущественность трудно поверить.

С того момента, как он вошел в нашу импровизированную столовую, я понимаю, что мистер Хопкинс еще жив лишь благодаря своей силе воли. Его тело измучено раком желудка, от чего он постоянно недополучает питательные вещества, оно давно предало его. В этот момент я решила постоянно угощать его деликатесами миссис Ландемар, чего бы это ни стоило, чтобы воспоминания о времени, проведенном с нами, осенял свет здоровья и доброжелательности. Вкусные супы, нежное мясо, свежие зеленые салаты, отличные сыры, коржи, густой кофе и редкие вина из собственных запасов Уинстона регулярно появлялись на ланчах и обедах, пока американец не стал светиться здоровьем, что невозможно в Белом доме с его печально известной плохой кухней, и я поклялась, что так и будет продолжаться все шесть недель его визита. Я применила параллельную тактику: во-первых, на его размещение – там всегда горел камин и под одеяло были положены бутылки с горячей водой. И, во-вторых, на наши воскресные поездки, постаравшись, чтобы мы жили в лучших английских загородных имениях в Дитчли-парк и Роналд Три в Оксфордшире. Ну и как он мог плохо думать о стране после таких угощений и уюта?

Уикэнд в Дитчтли прошел даже лучше, чем мы надеялись. Этот самый типичный сельский дом, который я сняла для мистера Хопкинса – тот еще подвиг в военное время – очаровал его и смягчил. Человек, которого мне описывали как грубоватого, даже вздорного, пришел в восторг, и мы провели два приятных вечера вокруг большого очага в Дитчли. И все же это баловство едва ли было самым важным аспектом нашего плана. В Лондоне мы пустим в ход главные компоненты нашего проекта по умасливанию американцев.

Позади меня, там, где должен быть слышен звук шагов по обломкам, царит тишина. Я вижу впереди спину Уинстона и двух сопровождающих его военных, но где, черт побери, мистер Хопкинс? Я оборачиваюсь, и вижу, что он стоит как вкопанный на куче обломков на месте бывшего входа в церковь, уставившись на изуродованные стены разрушенного храма. Он не верит глазам своим, его поражает сама мысль, что он может войти в это выгоревшую оболочку святого места. Он впервые сопровождает нас в одной из наших вылазок после блица, и он выглядит как контуженный, как разрушенные дома, мимо которых мы проходим.

Я возвращаюсь по собственным следам по грудам битого камня, где стоит в оцепенении мистер Хопкинс. Взяв его под руку, я говорю:

– Не подадите ли мне руку? По руинам трудно ходить, – б лагородство – сильная мотивация, как я узнала от Уинстона.

– И как часто вы совершаете такие вылазки, миссис Черчилль? – спрашивает он со своим протяжным американским акцентом, приходя в себя.

– Мы с Уинстоном выходим каждый раз, как расписание позволяет. Но я хожу одна в сопровождении представителей Красного Креста, конечно, каждую ночь, как бываю в Лондоне.

Он потрясен.

– И вы бродите по этим опасным развалинам каждую ночь?

Я останавливаюсь и смотрю ему прямо в глаза.

– Мистер Хопкинс. Британскому народу приходится каждую ночь переживать кое-что похуже, чем блуждание по развалинам. Они живут во всем этом и умирают. Блиц разрушает их дома, их школы, их церкви, – я обвожу вокруг рукой, – их семьи. Самое малое, что я могу сделать – быть свидетельницей этого разрушения. И еще создавать для них безопасные бомбоубежища, конечно.

– Бомбоубежища? – спрашивает он.

Он правда не знает о бомбоубежищах? И куда, по его мнению, деваются люди во время ночных бомбардировок? Конечно, для американцев угроза кажется невообразимо далекой, но к нам хаос приходит каждый вечер как по расписанию.

Пока я рассказываю Хопкинсу о бомбоубежищах, мы подходим к Уинстону. Шепчу ему на ухо об отклонении от маршрута, который мне хотелось бы сделать, и он отправляет одного из своих людей сопровождать нас. Пока мы идем к убежищу, которое, как я надеюсь, произведет глубокое впечатление на Хопкинса, я описываю этому американцу самый распространенный тип укрытия, сделанный из гнутых стальных листов, частью зарытых в