— Ты мерзкая развратная лгунья. Ты только и делаешь, что врешь, гадкая похотливая тварь. Гадина. Кто он? Или, может, ты на женщин перешла? Признавайся! Пристрастилась развлекаться с подружками? Отвечай!

Теперь он лежал на ней, схватив за запястья и всем весом прижав к постели. Она не могла и шелохнуться, не могла закричать, потому что лицо ее было зарыто в подушки.

На следующую ночь Майлз снова ее мучил. Все началось с невинной детской забавы: Бет нарядилась для него школьницей, и он ее наказывал. Но скоро началась игра куда более жестокая. Она извивалась на постели, пытаясь порвать стягивающие ее запястья шелковые ленты, а наш герой пристально смотрел ей в глаза, будто не в силах отвести взгляд, точно Бет была для него центром вселенной. Он так и говорил. Говорил, что запрещает ей уходить, что он не сможет жить без нее, что она для него — весь мир.

— Я так тебя люблю, — говорил Майлз.

А после, когда он снял с ее губ пластырь и разрезал путы на покрасневших руках, натер порезы и синяки антисептическим кремом, он снова так нежно, так ласково прошептал, что любит ее. А Бет была столь измождена и расстроена, что уже не могла понять: любит она его или нет. И нравится ли ей такое обращение. Она только подумала, что, наверное, действительно это заслужила.

А потом ей, как бывало частенько, приснился страшный сон. Ночь. Она бредет по темному лесу. Стоит зима, и деревья голые, без листьев; ледяная синяя река покрыта замерзшими цветами — и волки в темных пещерах, в непроглядных бесконечных лабиринтах, по которым она ходит, тоскующая и одинокая…

Я слишком зол, чтобы сочувствовать. Слишком зол на них обоих, я их почти презираю. Что ее так долго удерживало рядом с ним? Неужели быть счастливым настолько немодно?

— А когда ты вся побитая пришла ко мне, то на кого свалила? На какого-то толкача…

— На Стэна. — Она чуть не рассмеялась. — Стэн и мухи не обидит. Он даже тебя не смог бы побить.

Мне не до смеха.

— Значит, ты и полиции порядком наврала. А раньше… Когда ты вызвала меня в гостиницу и заставила себя обслужить — это ведь было не совпадение. Ты так решила отчебучить забавную шуточку.

Она опускает голову.

— Прости. Я поступила очень жестоко. Просто хотела отомстить Майлзу. Логики тут немного. Вроде бы как ты бьешь меня — я пересплю с твоим лучшим другом. К тому же ты делал свою работу. — Она вздыхает. — Помнишь, я рассказывала про своего друга Алекса, модель. Он тоже приторговывает собой на стороне, когда с деньгами неважно. Вообще-то я искала его в интернете, ради смеха, и вдруг увидела тебя на той же странице. «Гровенор для дам». — Бет невесело улыбается. — Извини. Я не знала, что ты… то есть что мы… так увлечемся.

— Ты попользовалась мной.

— Ох, ради бога, не говори так. Ты не имеешь никакого права… — Бет умолкает, когда к нам приближается Амрита. Но та, заметив, что у нас разговор по душам, тихонько выскальзывает за дверь.

— Переезжай к нам с Кэт.

— Нет, я не могу.

— А где же ты тогда собираешься жить?

Она улыбается.

— Забавно все-таки жизнь устроена, да? Еще недавно у меня был особняк моего приятеля в Челси, временами я гостила в отеле в Вест-Энде, когда снималась для «Аманьюна». А теперь мне негде преклонить бедную голову, хотя любой живой твари и птице в небе, и все такое… — Бет отпивает виски. — Поживу немного у Лесбо-Ливви, а со следующей недели мне предоставят бесплатную квартиру на время съемок «Без пощады». Потом придется что-нибудь самой подыскать.

— Выходи за меня.

— Дэниел, ты… нет, не пьян, конечно, но, похоже, получил сотрясение мозга или контузию. Я еще не сошла с ума, чтобы выходить замуж. Мне всего двадцать шесть. А когда и выйду через много-много лет, то за какого-нибудь маразматика-миллиардера. — Она глядит на меня в упор. — Ты ведь и не любишь по-настоящему. И уж тем более тебе не управиться со мной.

— Мы будем счастливы до конца своих дней.

— Это сколько? Два месяца? А потом наши трупы найдут на обеденном столе с разделочными ножами в спинах. — И, немного подумав, повторяет: — Ты ведь меня не любишь.

— Да? А кто тебя любит? Уж не Майлз ли?

— Ничего ты не знаешь, тебе не понять. — Бет отчаянно пытается подобрать нужные слова и хлопает себя по шее то ли раздраженно, то ли от отчаяния. — Ты думаешь, он это сделал бы, если б не любил?

— А-а, понятно. Это знаки внимания. Надо же. А я-то, глупенький, решил, что мой дружище Майлз — законченный подонок и садист.

Она качает головой:

— Ты просто не знаешь. — И, немного помолчав, добавляет: — Ты не знаешь, что я ему сделала. Я нехорошая.

— И что же ты такого натворила? Я все прекрасно знаю — ты сама мне рассказывала. Так что с того?

— Я поступала плохо. Очень плохо.

— Так ты теперь его оправдываешь! Ушам своим не верю.

— Нет. Не оправдываю и не защищаю. Просто я хотела сказать… Ты не понимаешь и не имеешь права осуждать.

Мы молча пьем, тягостно размышляя.

Наконец я говорю:

— Хорошо, не мне, конечно, судить. Ну кто я такой? Проститутка.

— Бывшая проститутка. — Бет улыбается. — Несостоявшийся альфонс.

Тогда я беру ее ладонь в свою, внезапно снова посерьезнев.

— Знаешь, нас обоих нужно спасать.

Она отнимает руку.

— Нет, все совсем не так.

Сидим небольшой компанией — я, Кэт, Клайв, Амрита, Эдвард — и беседуем. Вдруг к нам этаким черным шелковым облачком подплывает Оливия и представляет двух новых гостей: некую Венецию и какого-то брюзгу с кирпично-красным лицом. Мы замолкаем, принимая в компанию новых собеседников.

— Должна извиниться за своего дражайшего супруга, которому недуг не позволяет присоединиться к нам в этот час, — говорит Оливия. — Хотя не исключено, что он найдет в себе силы спуститься позднее. И все-таки, мне кажется, вечеринка удалась на славу, несмотря на отсутствие нашего прославленного bonhomie[49]. — Встречаем эту фразу дружным смехом. — И, разумеется, если на время забыть о неприятной вспышке насилия в библиотеке.

Засмеялись лишь мы с Бет, да и то несколько неуверенно. Мне сразу стало понятно, что парочку новичков матушка Клайва привела, дабы опробовать на них свои колкие остроты.

— Итак, мой друг Дэниел Своллоу, — Оливия демонстративно берет меня за руку и обводит взглядом слушателей, — расстался с девушкой почти год назад и с тех пор вел, боюсь, довольно беспутный образ жизни настоящего альфонса. — Она от всего сердца хохочет, а я пискляво и нервозно хихикаю. — Да-да, дорогуша, — говорит Оливия, устремив на меня ослепительно ясные синие глаза. — Тут уж не поспоришь!