Белые облака величаво и торжественно плыли по синей глади, как огромные фрегаты. Со скалы, поросшей зеленью, словно курчавой шерстью, донеслось мелодичное пение птицы — оно словно разбудило Эрику и сказало ей: нет, это не сон. Все это на самом деле.

Дверь за ними медленно захлопнулась и растворилась в воздухе. Эверфорт остался далеко-далеко, за тысячи миль отсюда. Эрике казалось, что она сейчас закричит от счастья.

— Быть не может… — выдохнул Август, и Эрика поняла, что он ошарашен так же, как и она. — Это… это же один из островов Авандорского архипелага! «Непреклонный» однажды был здесь, это было мое первое плавание… Вон там, у скалы, есть ручей, мы набирали там воду…

Он осекся и медленно, словно кто-то осторожно тянул его за невидимые нити, побрел к воде. Остановился — волны набегали ему на ноги, заливали обувь, но Август будто не замечал этого. Он освободился — он наконец-то покинул зимний угрюмый Эверфорт и теперь был так счастлив, что не мог говорить. Эрика чувствовала весь тот поток мыслей, который сейчас накрыл его — так, словно это были ее собственные мысли, надежда и память.

Она разулась, сбросила мужской сюртук и сняла брюки. Первые мгновения после того, как Эрика стянула с пальца кольцо и приняла свой женский облик, были похожи на опьянение. Ноги сделались ватными, голова мягко поплыла, но почти сразу же стало так легко и свободно, что Эрика рассмеялась и тряхнула головой — волосы рассыпались по плечам.

— Мы ведь заслужили каникулы, Август! — воскликнула она. — После всего, что с нами случилось, мы заслужили отдых на море!

Эрике хотелось одновременно смеяться и плакать. Радость наполняла ее до краешка, радость была такой, что почти отрывала от земли. Теплый ветер, такой удивительный и нежный после метелей Эверфорта, принес запах тропических цветов, водорослей и того, что, наверно, было их счастьем. Подойдя к Августу, Эрика взяла его за руку — он обнял ее и негромко сказал:

— Это не просто отдых на море. Это скорее похоже на медовый месяц.

Потом, когда они в обнимку лежали под пальмой на своей смятой одежде, Эрика вдруг подумала, что давным-давно мечтала именно об этом — что выйдет замуж за того, кто полюбит ее по-настоящему, и они уедут в путешествие на юг. Не в классическую Лекию с ее старинными дворцами и пышными парками, в которых чинно гуляют, стараясь держать зонтик так, чтобы кожа, не дай бог, не загорела: именно так было принято проводить отдых в благородных семьях — а к морю и диким пляжам, где можно загорать, валяться на песке и заниматься любовью…

Конечно, она никому не говорила об этом. Это не те мысли, которые должны посещать голову девушки из приличного семейства. Эта мечта была бы дикой в глазах всего света.

Август осторожно погладил ее по виску согнутым указательным пальцем. В его волосах Эрика увидела песчинки — когда они вернутся домой, эти белые крошки подтвердят: солнце и море не приснились, они были на самом деле.

Сейчас Эрика была так бесконечно, безбрежно счастлива, что боялась дышать.

— О чем задумалась?

Солнце медленно уходило к горизонту, и белый жаркий день постепенно обретал насыщенные оттенки синего и сиреневого, которые с каждым часом становились все гуще. Через несколько часов остров погрузится в тихий вечер, и крупные звезды, похожие на пушистые цветы, повиснут низко-низко над водой. Эрика поудобнее устроилась в объятиях Августа и ответила:

— Когда-то я мечтала, что буду вот так лежать на пляже со своим мужем. Мечты, которые недопустимы для благородной леди… но я мечтала.

— А я в последние годы вообще ни о чем не мечтал, — признался Август. — А потом появилась ты.

Он умолк, задумчиво глядя в сторону моря. Волны все бежали и бежали к берегу, и Эрике хотелось думать, что, кроме них с Августом, в мире больше никого нет. Ей хотелось лежать с ним вот так вечно — и пусть в их жизни не будет ни музыки, ни других людей, Эрику это вполне устраивало.

— Это было твое первое плавание, — сказала Эрика. — А потом?

Август усмехнулся с той легкой горечью, с которой вспоминают о сломанной жизни. О той, что уже отболела и больше не ранит.

— А потом был Левенфосс, — ответил он. — А потом полковник Геварра. Когда мы с ним давеча беседовали, он очень удивлялся, как это я не сдох от отека легких.

— На мое счастье, — вздохнула Эрика, задумчиво скользя пальцем по бугристому шраму на плече Августа. — Жаль, что мы не можем остаться здесь навсегда. Я бы хотела.

Август удивленно посмотрел на нее, словно ожидал услышать все, что угодно, кроме этих слов.

— А твоя музыка?

Эрика беззаботно рассмеялась и ответила:

— Сейчас я не хочу никакой музыки. Мне хочется просто быть с тобой и никогда не расставаться.

Август улыбнулся, вдруг сделавшись очень молодым и очень открытым, и сказал:

— Ты даже не представляешь, насколько я счастлив это слышать.

Постепенно сгустился вечер. Паруса облаков окрасились в лиловый и сиреневый, от пальм протянулись длинные густые тени, и бег потемневших волн замедлился, будто море устало и решило отдохнуть. Синева неба становилась глубокой и бархатной — скоро в ней проступят первые звезды. Над водой вдруг поплыла россыпь мелких золотых огоньков, затем неожиданно пустилась в пляс, а потом вновь стала двигаться с величавой размеренностью, рассыпая по волнам медовые блики.

— Что это? — спросила Эрика. Они по-прежнему сидели под пальмами, и счастье, которое сейчас их окутывало, было настолько светлым и сладким, что Эрика и думать не хотела, что все это закончится, как только они заснут в обнимку, чтобы пробудиться уже в зимнем Эверфорте.

— Это светлячки, — ответил Август. — Авандорский архипелаг еще называют Звездными берегами, как раз из-за них. Наш капитан говорил: если увидеть танец светлячков и загадать желание, то оно обязательно сбудется.

Прикосновение его губ было легким, трепетным и в то же время настолько страстным и обжигающим, что Эрика, откликаясь на поцелуй, чувствовала, как у нее подкашиваются ноги, а в груди что-то сжимается. Это, должно быть, было глупо и пошло, настолько растворяться в том, кого любишь — но сейчас, на Звездных берегах, это было единственно правильным.

Она любила. Она была любима. Ей больше ничего не было нужно.

— И что ты загадал? — спросила Эрика, когда они наконец-то смогли оторваться друг от друга. Август пожал плечами.

— Тогда, когда мы были здесь — не помню. А сейчас мне нечего загадывать. Все мои желания уже сбылись.

Он настолько был не похож на себя прежнего, циничного и язвительного вольнодумца и выпивоху, он был настолько открытым миру, что Эрика поняла: именно сейчас, в эту минуту, он и есть настоящий. Все наносное, всю боль и тоску его жизни смыло с него морскими волнами и унесло прочь.

— Мои желания тоже сбылись, — ответила Эрика. — Теперь наконец-то все так, как мне хочется.