Руки Августа двигались по своей воле — он выронил бумажный стакан, ладони мягко легли на талию Присциллы. Вспомнилось, как она лежала среди простыней — совершенно обнаженная, похожая на удивительный музыкальный инструмент, который звал, просил, чтобы на нем сыграли. В глазах плясали озорные бесенята, все тело так и дышало желанием и нетерпением. Именно за эту горячую готовность к любви клиенты ценили Присциллу…

Музыка, громкая и тревожная, обрушилась на Августа и стряхнула с него наваждение, выдернув его за шиворот в отрезвляюще холодный зимний день. Он отстранился, провел большим пальцем по губам, стирая алый отпечаток помады. Это безумие какое-то, он не мог, он ведь не откликнулся на ее поцелуй.

— Это лишнее, Прис, — глухо произнес Август. — Это лишнее…

А потом он увидел Моро и Штольца — они стояли возле входа на почту и смотрели прямо на Августа и Присциллу.

Все, что случилось вчера, рухнуло и рассыпалось — ветер подхватил осколки и понес прочь. Август замер, не в силах шевельнуться. Они видели его поцелуй с Присциллой, Эрика все это видела. У Августа зазвенело в ушах — ощущение точки невозврата было настолько отчетливым и ранящим, что у него заныло в животе.

Все кончено. Он все разрушил, поддавшись каким-то глупым мгновенным чарам.

Ему казалось, что земля уходит из-под ног. Море, бескрайняя любовь и свобода, солнце — все, что они пережили вчера, теперь было лишь горстью песка.

Лицо Штольца осталось невозмутимым и спокойным, лишь дрогнули подбородок и нижняя губа. Что тут особенного, в конце концов? Доктор Вернон свободный человек и может целоваться, с кем захочет. Хоть с лучшей городской проституткой, хоть с памятником Георгу Освободителю.

Моро едва заметно прикрыл глаза, словно все произошло именно так, как он и рассчитывал.

— Ладно, мне пора, дорогой, — Присцилла заботливым жестом верной супруги поправила шарф Августа и помахала рукой. — Заходи, не забывай. Я поработаю еще неделю.

И она плавным шагом двинулась дальше по улице. Август посмотрел ей вслед и медленно-медленно перевел взгляд на Штольца.

Ему было страшно смотреть. Но Штольц выглядел совершенно невозмутимо. Стайка девушек прошла мимо, с улыбками и кокетливой стрельбой глазками поздоровалась с ним — Штольц приподнял шляпу в приветствии и, когда девушки впорхнули в кафе, неторопливо приблизился к Августу.

— Привет! — в его голосе не было ничего, кроме спокойного дружелюбия, но Август понимал, чего на самом деле стоило это спокойствие. Моро тоже подошел — держался так, словно ничего не случилось, даже не ухмылялся.

— Привет, — ответил Август, и собственный голос показался ему каким-то смятым и жалким. — Послушай, я… Я сам не понимаю, что произошло. Это не то, что ты думаешь.

«Это не я», — чуть было не сказал он, отчаянно понимая, насколько нелепо и глупо все звучит. Штольц улыбнулся, ободряюще дотронулся до его рукава.

— Пустяки, не стоит оправдываться, — произнес он. — Ты в анатомический театр?

— Да, — кивнул Август. Он самому себе казался сейчас нелепым и неуклюжим, глиняным големом, который все говорит и делает не так, как нужно.

— А мы на почту, — снова улыбнулся Штольц. — Меня пригласили на гастроли в Севенийские эмираты, хочу отправить письмо с согласием.

«Севенийские эмираты, — чуть ли не по слогам мысленно произнес Август и, опомнившись, добавил: — Он уезжает».

Что-то натянулось в нем и звонко лопнуло, оставив гулкую пустоту в голове. Подумалось, что еще немного — и все закончится. Августу никогда не хотелось умереть настолько сильно, как в эту минуту.

— Ты уезжаешь, — прошептал он, глядя в глаза Штольца и пытаясь найти в его взгляде то, о чем вчера говорила Эрика, то, что он сейчас уничтожил собственными руками. Штольц кивнул.

— Да, уезжаю. Но я же вернусь.

«Не надо мне врать», — хотел было сказать Август, но смог лишь повторить:

— Это не то, что ты думаешь…

— Пустяки, — повторил Штольц и вновь прикоснулся к его рукаву. — Мне пора.

Когда он отвернулся и пошел к дверям почты, то Моро все-таки улыбнулся. Торжествующе и хищно, словно наконец-то добился своего.

* * *

— А знаете, как на западе говорят? Зарекалась свинья дерьма не жевать, а тут бежит, а оно лежит.

— Перестань, — Эрика приняла женский облик, и ее голос звучал сломленно и устало.

— Конечно, миледи, молчу.

Дверь в дом на Малой Лесной Август толкнул наудачу, и она оказалась не заперта. Он бесшумно вошел и поднялся по лестнице — ступени не скрипели, не выдавали его — вспоминая, как вошел в этот дом в новогоднюю ночь. Тогда Августу казалось, что он идет по самому краешку своей жизни, и сейчас он чувствовал то же самое.

Из комнаты Штольца доносился тот шум, который бывает, когда собирают вещи. Хлопали дверцы шкафов, посвистывали, выдвигаясь, полки, и верный джиннус Моро осторожно укладывал в чемоданы одежду и ноты. Август был уверен, что поступок Присциллы — его рук дело. Моро дал ей столько денег, что обеспечил до конца жизни. Джиннусу, который владеет сказочными богатствами, это совсем нетрудно. Пиши книги про свои шлюшьи похождения, майся любой другой дурью и не волнуйся ни о чем — надо просто подойти к доктору Вернону в таком-то месте и поцеловать его. Всего-то дел.

Моро хотел, чтоб Эрика остыла и уехала отсюда. И он добился своего. Конечно, она покинет Эверфорт, в котором ее любимый человек целуется с другой на следующий день после того, как они провели несколько счастливых часов на юге.

— Куда положить эти письма?

— В камин, пожалуй.

— Хорошо, миледи, — Август услышал шаги и веселый треск поленьев в камине; затем Моро нарочито шумно принюхался и сказал: — Чем это воняет? А, наша свинья пожаловала!

— Перестань уже.

— Молчу, миледи, молчу.

Август вошел в комнату и увидел, что Эрика сидит за столом и разбирает ноты: клочки и обрывки в одну стопку, переписанное набело — в другую. Перед ней стояла чашка, и Август вдруг подумал, что это последняя чашка кофе Эрики в Эверфорте. Она не вернется — от этой мысли делалось настолько мучительно и странно, что земля уплывала из-под ног.

Он не ошибся — Моро действительно собирал вещи. Два больших чемодана уже были набиты и закрыты, в третьем Август увидел аккуратно сложенные концертные костюмы Штольца.

Из распахнутого шкафа выглядывало платье цвета артериальной крови. У Августа сжалось сердце.

— Ты все-таки уезжаешь, — негромко произнес он. Эрика кивнула и ответила, стараясь говорить максимально невозмутимо — но Август чувствовал, что за этой невозмутимостью скрывается такая боль, что Эрика с трудом сдерживает крик.

— Да. Такова судьба музыканта. Гастроли, путешествия и концерты.

Моро одарил Августа презрительным взглядом и спросил, взвешивая на ладони тонкую стопку «Современной музыки и музыкантов»: