Светлячки поплыли над морем золотым хороводом. Где-то далеко среди деревьев негромко прощебетала, засыпая, птица. И, снова откликаясь на поцелуй Августа, Эрика подумала: «Мы ведь можем вернуться сюда, когда захотим. Мы можем быть вместе столько, сколько нам захочется».

Она еще не знала, насколько ошибается.

* * *

Август неторопливо шел по улице в сторону анатомического театра и чувствовал себя совсем юным — только в юности он смотрел на мир настолько восторженно и радостно, только в юности в его мире не было ни греха, ни боли, ни горечи. За ночь метель улеглась, среди туч изредка проглядывало солнце, и дворники деловито орудовали лопатами, расчищая дороги.

Детвора с визгом и криками строила снежную крепость возле реки — первые нападающие уже забрасывали защитников крепости снежками. У елки шла бойкая торговля горячим глинтвейном: к разносчику выстроилась небольшая очередь, в которой стояли и Мавгалли с Фирменом, притопывая ногами и жалуясь на снег и мороз. Август смотрел по сторонам и не до конца понимал, где находится — кожа помнила прикосновение тропического солнца, в ботинках царапался белый песок, на губах еще ощущался соленый вкус морской волны.

Это не было сном. Моро действительно сделал им с Эрикой просто сказочный подарок. Конечно, джиннус хотел порадовать исключительно свою госпожу, Август прекрасно понимал это…

На его лице до сих пор лежал солнечный свет. В волосах путался теплый ветер с запахом фруктов и моря, и душа танцевала и пела. Вчера он вырвался на свободу, вчера он наконец-то прикоснулся к тому, о чем уже перестал мечтать.

И Эрика была с ним. Эрика любила его — это было важнее любой свободы.

То, что сегодня надо было идти на работу в анатомический театр по заснеженному городу, казалось Августу какой-то игрой, спектаклем — он шел по сцене и ждал, когда опустится занавес и раздадутся аплодисменты.

— Барин! Сбитня горячего, а?

Румяный мужичина с огромным сверкающим термосом со сбитнем на спине словно пробудил Августа. Тот вздохнул — что ж, вчера все было сном, сон закончился, и надо было жить дальше. Возможно, однажды Моро расщедрится еще раз, и они с Эрикой снова попадут на Звездные берега…

Все зависит от того, насколько хорошо Эрика будет себя вести. Моро был ее преданным слугой, но Август понимал, что это всего лишь игра — и надеялся, что Эрика это тоже понимает. Ему хотелось надеяться, что джиннусу нужна только гениальная музыка, а не сама Эрика, но у этой надежды были очень слабые крылышки.

Моро ревновал и злился. Эрике надо было быть с ним очень осторожной.

— Барин, так сбитень-то наливать или нет?

Август кивнул, вынул из кармана пальто монетку, и разносчик с довольной улыбкой нацедил сбитня в плотный бумажный стакан. В морозном воздухе проплыл бодрящий запах восточных пряностей и меда, Август сделал глоток и довольно прикрыл глаза.

Все было хорошо. Теперь Геварра был мертв по-настоящему, Первый артефакт больше никто не будет искать, и жизнь постепенно войдет в прежнее спокойное русло. Странно: вроде бы обитатели Эверфорта клянут на все лады скучную жизнь провинциального севера — но случись что-то страшное и опасное, как выясняется, что именно скука-то всем и нужна. Что нет ничего лучше и слаще этого скучного покоя с медовым запахом сбитня и вкусом пирогов.

— Доктор Вернон?

Август обернулся. Присцилла неслышно подошла к нему, смотрела насмешливо и весело, прятала руки в пушистой песцовой муфте и сейчас в самом деле была похожа на курсистку, а не на шлюху.

— Доброе утро, Прис, — улыбнулся Август. — На работу?

По лицу Присциллы скользнула тень, словно Август заговорил о чем-то неприятном и болезненном. Неужели упоминание о работе настолько уязвило ее? Или все дело было в том, что об этом сказал именно Август?

Когда-то давно он думал, что если бы Присцилла не была шлюхой, то у них вполне могли бы завязаться отношения. Впрочем, внутренний голос исключительно здраво напоминал, что если бы она была приличной барышней, то и не посмотрела бы в его сторону.

Одно дело — развеять скуку, беседуя с джентльменом, который помнит столичное обращение. И совсем другое — жить с ним под одной крышей, ложиться в одну постель и рожать детей.

— Возможно, я скоро уйду из «Огонька», — сказала Присцилла, взяла Августа под руку, и они неторопливо побрели по набережной. Дети наконец-то достроили свой снежный замок, и началась битва: Присцилла покосилась в их сторону, и на мгновение на ее губах появилась мечтательная улыбка.

— С чего это? — удивился Август. Улыбка Присциллы стала ярче — казалось, на ее губах расцвел алый цветок. В темных глазах появился блеск, словно огонек проплыл глубоко в воде.

— Ну… подсчитала все свои капиталы, проверила счета, — ответила она, — и поняла, что могу не работать у госпожи Аверн. Сменю квартиру, займусь наконец-то своей книгой.

— Книгой? — искренне удивился Август. — Никогда бы не подумал, что ты пишешь книгу.

Собственно, почему бы и нет? Он знал, что много лет назад Присцилла была студенткой пусть провинциального, но вполне достойного колледжа, и готовилась стать учительницей. Потом ее отец разорился, покончил с собой, и денег на оплату учебы больше не было. А потом превратности судьбы привели Присциллу в Эверфорт, где госпожа Аверн взяла ее под крылышко.

— Пишу, — с достоинством ответила Присцилла. — Уже договорилась с одним из столичных издателей, он говорит, что это будет бомба. «Мемуары девушки для утех», как тебе название?

Август пожал плечами. Что тут можно сказать, публика любит, что погорячее и погрязнее.

— Звучит интересно, — уклончиво ответил он. — Надо же, я, оказывается, спал с известной писательницей. А про меня будет в твоей книге?

Присцилла одарила его кокетливой улыбкой.

— Честно говоря, я еще не решила, — ответила она и отвела взгляд, словно чего-то стеснялась. Впрочем, откуда взяться стеснению при ее-то работе? — Хотя мне сказали, что в книге обязательно нужна любовная линия, и все такое…

Август вопросительно поднял левую бровь. Во взгляде Присциллы было то живое, домашнее тепло, которое он не раз замечал, когда выходил из ее комнаты в «Зеленом огоньке» — потом ее губы приоткрывались, словно хотели попросить его остаться, но она ничего не говорила и лишь улыбалась вслед.

— Любовная линия? Ох, только не говори, что…

— Т-с-с, — Присцилла осторожно прижала палец к его губам. — Ничего не говори. Просто ничего не говори. Ты и сам все знаешь.

Поцелуй был сначала осторожным, словно Присцилла пробовала понять, имеет ли на него право. Потом она стала увереннее и сильнее, в ее горле завибрировал низкий стон — как всегда, когда Присцилла забывала о том, что занимается любовью за деньги, и полностью отдавалась тому огненному чувству, что овладевало ей. Грешная, красивая — настолько красивая, что было больно дышать.