— Тупица! — воскликнул Макар, глядя на Тиграна, потом подпрыгнул в своих ярко желтых «кроксах» и повторил. — Тупица!

Грозное выражение пропало с его лица, оставив на его месте ошалелость и что-то еще. Тигран сказал что-то. Ольга не поняла, что конкретно за звонкими возгласами сына. Мужчина вновь исчез, оставив их одних, а Ольга…

— Ма!.. Мак! Макар! — Ольга едва смогла произнести имя сына.

Ее наконец прорвало. Она захохотала, обняв своего маленького заступника. Ситуация вышла в лицах.

— Сынок! П — пожалуйста! Прекрати! — Ольга просила его, смеялась, пыталась успокоиться и вновь заходилась в новом приступе смеха. — Не надо называть так всех!

Макар улыбался и смеялся вместе с ней. Он не понимал почему надо перестать говорить, ведь мама смеется и так звонко. Она смогла успокоить его и угомонить лишь тогда, когда стала промывать волосы от пены. Играться с пеной сын любил, а вот когда она щипала глазки и горчила рот — нет.

— Макар, не повторяй это слово так часто, — прошептала ему Оля, закутав в полотенце и понесла в спальню. — Не всех можно называть так.

Макар освободился от оков гигантского вафельного полотенца, не желая быть гигантской гусеничкой. Сначала он превратился в хорошенькую матрешку, а потом и в проказливого мальчишку с вихрами волос в разные стороны.

— Как?

На самом деле вопрос был другим: «а кого?» Вот только сын ленился вспоминать правильный вариант.

— Кого?

— Только самых любимых, — проговорила Ольга, подавившись смешком.

Она вспомнила выражение лица ворвавшегося мужчины, когда его назвали этим ласковым прозвищем и задрала голову к потолку, улыбаясь во весь рот и очень часто произнося: «Боже! Боже! Боже! Самых любимых! Ну надо же!»

* * *

— Привет, — поздоровалась она с Тиграном еще раз, столкнувшись с ним на выходе из дома.

Она держала Макара за руку одной рукой, ожидая, когда он преодолеет широкие ступеньки, в другой сжимала широкие ручки сумки, в которой пряталась всякая нужная ерунда для прогулки на озеро. Круг в виде пончика, нарукавники, полотенца, солнечные очки, набор для постройки замка из песка, ручной насос, термос с горячим чаем, перекусы, бутерброды, овощи и фрукты, крема и конечно же плед. С кисточками.

— Надеюсь, ты здесь не все время стоял?

Настроение было очень хорошим, как всегда, когда ее смешил Макарка. В такие мгновения ощущение общности, семьи и любви заключало Ольку в какой-то волшебный кокон, уберегающий от всех невзгод внешнего мира. Дни переставали быть серыми, люди становились приветливыми, пробки не такими длинными, а мелодии по радиоприемнику непременно веселыми и оптимистичными.

— Нет, я только подошел.

Было что-то в его взгляде, что подсказало Оле, что он не до конца честен с ней, но спорить и возражать она не стала. Он может стоять здесь днями напролет, если ему так хочется. Кто она такая, чтобы запрещать хозяину делать то, что ему хочется?

— Ты извини за тупицу, — проговорила она, отпустила сумку на светлые камешки и подхватила Макара, тут же отпустив его на землю. — Мы это не специально.

Видение «отекшего» Тиграна все никак не покидало ее. Он мог орать и уничтожать всех вокруг, а против Макара ничего не мог.

Ничего.

Ей, кстати говоря, надо было возмутиться произволу с душевой, но в переносице защекотало, предвещая очередную порцию веселья. Она прикрыла глаза и покачала головой, прогоняя вновь подступающий приступ смеха.

— Нарочно?

Ольгины губы задрожали.

— Нет.

— Тигггх!

Макар не хватило на раскатистую букву «р». Он ухватил за руку внимательно смотрящего на нее мужчину и потянул на себя, правда тут же отвлекся и отпустил, заметив кого-то.

— Тупица!

Сын решил порадовать новым словом, вышедшую из-за кустов бабушку Гоар. Выглядела она неважно, но, заметив внимание Ольги, наградила ее каким-то особенным, кажется, торжествующим взглядом.

— Макар! — окликнула Оля сына. — Ты помнишь, что я тебе говорила?!

Ей только этого не хватало — чтобы обиделась мать Тиграна. Она обязательно решит что-то с ее-то мнительностью. Вон как смотрит на нее, как будто доказывает, что и у нее тоже есть сын.

— Только самых любимых, а не всех подряд!

— Самых любимых? — уточнил Тигран.

Она понимала, как это звучит и поэтому покраснела.

— Если бы я сказала ему, что так стоит называть только плохих людей — произнесла Ольга, решив попробовать объяснить Тигру почему не сказала пользоваться ругательством по прямому назначению, — то он заставит меня краснеть в поликлинике.

Как уже говорилось ранее, Макар не любил врачей. Тихим и спокойным в стенах медучреждения Оля видела его лишь дважды — в тот день, когда нашла и вызвала скорую и когда настояла на обследовании спустя месяц мытарств по кабинетам. Ребенок запомнил все на каком-то подсознательном уровне — где были врачи, там была велика вероятность того, что он вновь останется один.

— А со мной значит не придется?

Ольга дернула плечиком, наконец отведя взгляд от присевшей возле Макара женщины.

— Ты стал им до того, как я объяснила ему как можно, а как нельзя. Мне стыдно, но я ведь извинилась!

Напряженное лицо Тиграна вновь расслабилось, и он повторил то, что делала Ольга меньше минуты тому назад — усмехнулся, с каким-то рванным и очень громким вздохом, прикрыл глаза и покачал головой.

— Дети — они такие… Дети!

Что до Ольки, то она стояла на дорожке, грелась в лучах немного остывшего солнца, хорошего настроения и присутствия Тиграна, следя «одним глазом» за тем, что вытворяет Макар.

— А что с ней?

Тигран показал в сторону Гоар Микаэловны. Она присела на корточки и внимательно слушала, что он лопочет ей.

— Наверное, хвастается тем, что выучил новое слово. Как было с «вуки». Если бы ты не подоспел со щенком, то он бы заставил меня ненавидеть внуков задолго до их рождения.

Тигран нахмурился, но это продлилось всего несколько секунд.

— Занятно.

Ответ был идеален по эмоциональному отклику. Вот только он зацепил Ольгу. Обычно ведь, бывало, наоборот. Взрослых людей не интересовало, что творят маленькие люди, если только это были не их собственные дети. С Тиграном было иначе. Он одинаково внимательно слушал абсолютно разные истории из жизни Ольги. Поэтому она не понимала, что именно заставило напрячься ее.

— А что стряслось у тебя?

Тигран вместо того, что ответить, поднял руку с зажатым в ней конвертом, но не отдал, а скомкал и убрал в карман.

— Что это?

— Ничего.