девушка в зеленом платье вдруг начала выделывать что-то совершенно невообразимое, и остальные гости окружили ее, старательно повторяя каждое движение. Их тела складывались чуть не пополам, скручивались, снова выпрямлялись. Танцующие то подпрыгивали, то пригибались чуть не к самому полу. Они полностью отдавались музыке, неистовому танцевальному ритму; их движения становились все более раскованными, жесты – вызывающими, почти непристойными. Мина изо всех сил старалась делать то же самое. Постепенно до нее начало доходить, что это не просто танец и не прелюдия к оргии. Это был самый настоящий вызов, бросаемый силам, которые за стенами квартиры обладали неограниченной властью. Танец был способом насолить Стражам Исламской революции. И главное, он был глотком свободы, доступной только в квартире, за плотно закрытыми шторами и запертыми дверьми.

Танцоры раскачивались, топали ногами, выделывали невероятные коленца. Они смыкались вокруг Мины. В воздухе остро и сексуально пахло по́том и разгоряченными телами, и она начала потихоньку отступать к стене. Огибая танцующих и стараясь не задевать энергично движущиеся руки, локти, бедра, Мина выбралась из толпы и снова оказалась рядом со столом. Музыка продолжала греметь так, что в окнах звенели стекла, и она подумала, что шум может привлечь внимание Стражей. Во рту у нее было сухо, и Мина направилась на кухню, чтобы выпить воды, но тяжелые басы преследовали ее, пульсировали в ушах, а перед глазами мелькали черные пятна.

Ярко освещенная прохладная кухня с ее керамическими петухами и гранитными поверхностями напоминала благодатный оазис, где можно было перевести дух. Плотно закрыв за собой дверь, Мина привалилась к ней спиной и ненадолго закрыла глаза. Музыка была все еще слышна, но здесь она звучала не так громко.

Она уже собиралась шагнуть к крану, чтобы налить себе стакан воды похолоднее, когда дверь, к которой она прижималась, резко отворилась. Толчок был таким сильным, что Мина полетела вперед и сумела удержаться на ногах, только схватившись за край разделочного стола. Подол ее платья задрался вверх, и Мина машинально схватила его одной рукой. Другой рукой она заслонила глаза от яркого кухонного света, пытаясь рассмотреть стоявшего в дверях мужчину.

– Простите, я не знал, что вы здесь, – сказал он. – Я вас не ушиб?

Мина ответила не сразу. Несколько мгновений она рассматривала незнакомца, одетого в белую рубашку и брюки защитного цвета. Его темные волосы были коротко подстрижены, но на Стража революции он похож не был. Его лицо показалось Мине смутно знакомым, но она никак не могла сообразить, где она могла его видеть. Потом она подумала о том, что он одет не для буйной молодежной вечеринки, а скорее для спокойной прогулки в выходной день. Кроме того, он обратился к ней по-английски, а в его голосе звучал отчетливый американский акцент.

– Я не хотел вас пугать, – сказал он, делая шаг вперед. – Я понятия не имел, что за дверью кто-то есть. Вы… – Он посмотрел на подол ее платья, которое Мина зажала между коленями, потом снова перевел взгляд на лицо. – Вы в порядке?

– Да, в порядке… – Мина почувствовала, что краснеет. Подол широкого бабушкиного платья перекрутился, и ей пришлось потянуть сильнее. – Я в порядке, – повторила она, стараясь успокоиться и взять себя в руки. Ей наконец удалось справиться с платьем, и она подняла взгляд. Незнакомец был чисто выбрит, глаза у него были большими, темными и очень красивыми.

– Еще раз простите, мисс.

Мина выпрямилась во весь рост, стараясь показать ему, что с ней действительно ничего не случилось. Перед глазами у нее все еще плавали черные пятна, но она все же разглядела, что незнакомец исключительно хорош собой.

Он придвинул ей один из высоких кухонных табуретов и протянул руку. Подобрав платье, Мина немного поколебалась, потом все же оперлась о его руку и неловко села. Незнакомец опустился на второй табурет.

– Вы, наверное, Мина, – сказал он и улыбнулся. Зубы у него были превосходные.

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Бита сказала мне, что к ней приехала старая подруга из Штатов. – Он окинул взглядом ее длинное, чуть присобранное у коленей платье, и снова улыбнулся. – Так вы Мина?

– Да.

Керамические петухи смотрели на них с полок. Из гостиной доносился приглушенный музыкальный ритм.

– А вы… откуда вы?.. – спросила Мина и тут же мысленно обругала себя за то, что задала глупый вопрос. Конечно, он – иранец, тут не могло быть сомнений, но по-английски он говорил превосходно.

– Из Коннектикута.

Одно это слово – Коннектикут – заставило Мину пережить неожиданный приступ тоски по Америке – по аккуратным газонам, по моккачино[40] и утренним газетам на английском языке. Для нее это было нормой. Это, а вовсе не пародия на голливудскую вечеринку, которую Бита и ее друзья устроили в исламском Иране.

– Меня зовут Рамин, – представился он. – Рад с вами познакомиться.

– Взаимно. – Когда Мина разговаривала с ним, ей начинало казаться, будто она соскальзывает с табурета, и она машинально схватилась обеими руками за сиденье.

Он протянул руку, чтобы обменяться с ней рукопожатием.

– Значит, из Коннектикута? – повторила она и, с опаской оторвав от табурета правую руку, пожала его ладонь, которая оказалась довольно мягкой и ухоженной.

– Беженец. Коннектикутец иранского происхождения.

Они одновременно улыбнулись, и Мина почувствовала себя спокойнее. Даже несмотря на то, что он чуть не сбил ее с ног дверью, сейчас его присутствие помогло ей почувствовать себя стоя́щей на твердой почве.

До конца вечеринки Мина просидела на кухне. Рамин рассказывал ей о Коннектикуте и о своей работе в архитектурной компании. В Америку он перебрался, когда ему было пятнадцать, а сейчас приехал в Иран, чтобы повидать бабушку, которая была тяжело больна и лежала при смерти. Упомянул он и о том, что ему пришлось заплатить изрядную сумму, чтобы сразу по приезде его не призвали на военную службу (как и большинство беженцев, он не отслужил обязательный двухлетний срок в вооруженных силах).

– Вы очень рисковали, – сказала Мина, потягивая холодный шербет, который смешал для нее Рамин. – Вас могли отправить в армию.

– Я очень любил свою бабушку, – негромко объяснил он. – Мы всегда были очень близки. Во время Революции она жила с нами, но потом… Я знал, что возвращаться в Иран очень рискованно, но я не мог не увидеться с ней, быть может, в последний раз. Родители отправили меня и брата в Америку сразу после Революции, когда я был подростком. С тех пор я больше ни разу не видел бабушку – даже попрощаться как следует нам не довелось. В Америке мы с братом поселились