Она чуть не плакала.

Он поднял руку, призывая ее замолчать.

— И ты хотела остаться с ним. Я имею в виду вожделение, я говорю о человеческих отношениях, и не вздумай отрицать это. Я чувствовал это.

Она нервно облизала губы. Она и не думала это отрицать. Она поступила так не раздумывая, подсознательно, но теперь, когда он сказал об этом, Рейвен поняла, что он прав. Она испытывала потребность в человеческом общении, поскольку его мира она не знала. Рейвен было неприятно, что она его ранила, она ненавидела себя за то, что из-за нее он едва не перестал владеть собой.

— Мне очень жаль. Я только хотела выйти на воздух. А когда услышала его, решила убедиться, что он справится со своим горем. Я не знала, Михаил, что мне просто хочется поговорить с человеком.

— Я не обвиняю тебя, малышка...

Его голос был таким нежным, что у нее сжалось сердце.

— Я легко смог прочитать твои воспоминания. Я знаю о твоих намерениях. И я бы никогда не стал обвинять тебя за то, что тебе свойственно сострадание.

— Мне кажется, мы оба испытываем трудности, — тихо сказала она, — я не могу стать такой, какой ты хочешь, Михаил. Ты говоришь «человек», словно произносишь проклятие, как будто имеешь в виду нечто гораздо менее значимое, чем ты сам. Тебе когда-нибудь приходило в голову, что ты с предубеждением относишься к людям? Может быть, в моих венах и течет карпатская кровь, но в сердце и в душе я человек. Я не собиралась предавать тебя. Я просто хотела прогуляться. Вот и все. Мне жаль, Михаил, но я всегда была свободной. Изменить кровь — не значит изменить меня.

Он стал стремительно перемещаться по комнате.

— У меня нет предубеждения, — начал он отрицать то, в чем она его обвиняла.

— Конечно есть. Ты смотришь на мою расу с некоторой долей презрения. Был бы ты доволен, если бы я питалась кровью Романова? Это нормально? Использовать его в пищу, вместо того чтобы обменяться несколькими дружескими фразами?

— Мне не нравится, как ты меня изобразила, Рейвен.

Михаил пересек комнату, протянув руку за плащом. В спальне было тепло, пахло деревом и травами.

Рейвен неохотно сбросила плащ. Михаил нахмурился, когда увидел, что на ней только его рубашка. И хотя она была ей до колен и прикрывала ягодицы, ноги оставались открытыми. Картина была эффектная, особенно вкупе с копной распущенных волос, которые волнами обрамляли ее фигуру. Михаил негромко выругался на родном языке, благодаря Бога, что не понял раньше, что под плащом на ней ничего нет, кроме его рубашки. Наверное, он бы вырвал Романову горло. Мысль о Рейвен, которая приближается к молодому парню, улыбается ему, гипнотизирует своим завораживающим взглядом, склоняется к его горлу, дотрагивается до него ртом, языком, зубами... У него внутри все сжалось от отвращения.

Он провел рукой по волосам, убрал плащ в шкаф и наполнил антикварный кувшин и миску теплой водой. Только взяв себя в руки, он смог ответить с обычной нежностью.

— Нет, малышка, я подумал и не могу сказать, что был бы доволен, если бы ты питалась от него.

— Разве не это ты мне предлагаешь делать? Разве карпатские женщины не охотятся на ничего не подозревающих мужчин?

В ее голосе чувствовались непролитые слезы.

Михаил поставил воду рядом с кроватью и встал на колени.

— Я пытаюсь разобраться в своих чувствах, Рейвен, но они в смятении.

Он начал нежно обмывать ее ступни.

— Больше всего я хочу, чтобы ты была счастлива. Но я должен защищать тебя.

Его руки были ласковые, прикосновения мягкие, когда смывал грязь с ее ног.

Рейвен наклонила голову и потерла виски.

— Я знаю, чего ты хочешь, Михаил, я даже понимаю, почему ты хочешь так поступать, но пойми, я просто хочу быть самой собой. Я всегда поступаю так, как решила. Если я решу, что хочу запустить воздушного змея, то сделаю это.

— Почему ты не осталась дома? Я прошу, дай мне совсем немного времени, чтобы я мог справиться со своим страхом за твою жизнь.

Он говорил так мягко, что на глаза ей навернулись слезы.

Кончиками пальцев она дотронулась до его волос кофейного цвета, чувствуя спазм в горле.

— Я хотела выйти на веранду подышать свежим воздухом. Я ничего не собиралась делать, это ночь взывала ко мне.

Михаил поднял на нее взгляд, темные глаза потеплели от нежности.

— Это была моя ошибка, мне надо было организовать охрану, чтобы защитить тебя.

— Михаил, я могу позаботиться о себе сама.

Ее синие глаза смотрели на него очень серьезно, убеждая в правдивости ее слов. Ему на самом деле не стоило беспокоиться.

Михаил постарался не улыбнуться. Она была слишком доброй, всегда верила в лучшее в каждом человеке. Он обхватил пальцами ее икры.

— Ты самая красивая в мире женщина, Рейвен. Неужели ты этого не знаешь?

Рейвен выглядела возмущенной.

— Естественно, знаю. И не улыбайся так, Михаил, я серьезно. Я могу быть невзрачной, если это необходимо. Но какое это имеет отношение к тому, о чем мы разговариваем?

Его рука двинулась вверх по ее грудной клетке, скользя под тонким шелком его рубашки.

— Мы разговариваем обо мне, о том, что я хочу оберегать одну персону, которая очень важна для меня и которая может видеть в любом человеке только хорошее.

— Не в любом, — стала отнекиваться она, пораженная, что он так о ней думает. — Я знала, что Маргарет Саммерс была с фанатиками.

Его рука снизу ласкала ее грудь, обхватив ее ладонью. Его глаза потемнели и стали глубокими.

— Ты защищала и ее, насколько мне помнится.

От его рассеянного исследования ее тела у нее участилось дыхание. Чувство было не только физическим. Она ощущала, как он восхищается ею, даже когда хочет заставить ее согласиться с ним. Она чувствовала его в себе — ласкающим ее сознание, ее сердце. Она ощущала его чувства к ней, которые все нарастали и нарастали, пока не поглотили его.

Михаил вздохнул.

— Я никогда ничего с тобой не добьюсь. Ты всегда найдешь способ успокоить меня. Но я вожак для своих людей, Рейвен. Я не могу поступать иначе. У меня нет выбора, кроме как приказывать. Она подняла брови.

— Приказывать? Ты думаешь, что сможешь отдавать приказы мне?

— Именно так. И только открытое обращение ко мне за помощью не позволяет мне стать посмешищем в глазах моих людей. Если, конечно, у тебя нет идеи получше.

В глубине его глаз плескался смех.

— Как я могу развестись с тобой?

— Увы, малышка, — ласково ответил он. — Я не понимаю этого слова. Пожалуйста, повтори его на моем языке.

— Ты же знаешь, что говоришь по-английски гораздо лучше, чем я на твоем языке, — напомнила она. — Как один Спутник жизни может расстаться с другим? Отделиться? Разъехаться? Больше не жить вместе?