Айседора вернулась в кухню, намереваясь обсудить с кухаркой завтрашний ужин. Этим вечером они с епископом уезжали на очередной политический прием, один из непрерывной череды приемов последних дней. Хотя учитывая, что до выборов оставались считанные дни, скоро все могло измениться.

Что же сулит ей будущее? Новые вариации на старые темы, растянутого до бесконечности одиночества.

Уже сидя в гостиной, женщина услышала, как ушел Паттерсон, и поняла, что через несколько минут муж явится разбираться с ней за ее вмешательство. Она стала ждать его, размышляя, что скажет в свое оправдание. Не проще ли всего без долгих разговоров просто извиниться? Ее поступку не может быть оправданий. Она подрывала его авторитет, предложив утешение, которое надлежало принести ему самому.

Андерхилл появился в гостиной лишь через четверть часа. Судя по бледности мужа, Айседора ожидала, что он вот-вот выплеснет на нее свое возмущение. Но разумное извинение словно застряло у нее в горле.

– Ты выглядишь измученным, – заметила она с меньшим сочувствием, чем ей следовало бы испытывать, и искренне устыдилась собственной черствости.

Ей следовало встревожиться. Более того, епископ с таким трудом опустился в кресло, словно действительно серьезно заболел.

– Где ты повредил плечо? – Женщина попыталась компенсировать свое равнодушие, заметив, как супруг поморщился и, устроившись поудобнее, начал растирать руку.

– Очередной приступ ревматизма, – проворчал он. – Хотя и весьма острый. – Реджинальд улыбнулся, но эта вынужденная улыбка почти мгновенно сменилась гримасой боли. – Ты должна поговорить с кухаркой. Последнее время она стала готовить из рук вон плохо. Никогда в жизни у меня еще не бывало столь болезненного несварения.

– Может, принести тебе молока с марантовым крахмалом? – предложила миссис Андерхилл.

– Не могу же я до конца жизни жить на одном молоке с марантовым крахмалом! – огрызнулся ее муж. – Мне необходимо, чтобы в доме поддерживался порядок, а на кухне готовили съедобные блюда! Если б ты уделяла больше внимания своим обязанностям, вместо того чтобы вмешиваться в мои дела, у нас не осталось бы никаких проблем. Ты отвечаешь за мое здоровье – вот и озаботься им, не пытаясь утешить страдальцев вроде Паттерсона, не способных стойко встретить превратности судьбы.

– Смерти, – уточнила Айседора.

– Что? – Ее муж вскинул руку и сердито глянул на нее.

Он действительно сильно побледнел, и над его верхней губой поблескивала испарина.

– Он не может смириться со смертью, – добавила женщина. – Со смертью своей дочери.

Должно быть, это ужасно – потерять ребенка, хотя одному Богу известно, какое множество людей пережило такое горе.

В тайниках души миссис Андерхилл пряталась опустошающая боль, порожденная отсутствием у них с мужем детей. Ей давно удалось почти смириться со своей бездетной долей, и лишь иногда боль вдруг возвращалась, приводя ее в сильное замешательство.

– Она уже не ребенок, – буркнул епископ. – Ей было двадцать три года.

– Ради Бога, Реджинальд, при чем тут ее возраст?! – Айседоре становилось все труднее сдерживать раздражение. – В любом случае не имеет никакого значения, что именно вызвало его страдания. Наша задача – постараться утешить его или, по меньшей мере, заверить в нашей поддержке и напомнить, что со временем вера облегчит его горе. – Она тяжело вздохнула: – Даже если ему не хватит жизни дождаться облегчения. Разве это не главное предназначение Церкви – укреплять силы обездоленных и скорбящих, не способных найти облегчения в мирской жизни?

Внезапно Андерхилл поднялся с кресла, закашлялся и прижал руку к груди.

– Задача Церкви, Айседора, – указывать нравственные пути, дабы истинные верующие могли достичь… – Он запнулся и умолк.

– Реджинальд, ты болен? – спросила женщина, уже готовая поверить, что у ее мужа действительно все очень плохо со здоровьем.

– Нет, разумеется, я здоров! – сердито воскликнул он. – Просто устал, заработал из-за тебя несварение желудка… и приступ ревматизма. Мне хотелось бы, кроме того, чтобы ты держала окна либо открытыми, либо закрытыми, а не оставляла вечные щелочки, из-за которых в доме полно сквозняков!

В его пронзительном голосе Айседора вдруг с изумлением различила явный оттенок страха. Был ли этот страх связан с тем, что ему так поразительно не удалось помочь Паттерсону? Боялся ли он какой-то собственной слабости, предвидя будущее падение авторитета?

Миссис Андерхилл попыталась вспомнить другие случаи, когда слышала, как ее муж утешает страдальцев или смертельно больных. Конечно, епископ всегда уверенно успокаивал их: он с легкостью находил нужные слова, цитировал Священное Писание, свои старые проповеди или высказывания великих отцов Церкви… Природа одарила его красивым бархатистым тембром голоса, и лишь эта физическая характеристика никогда не переставала радовать Айседору, даже сейчас.

– Ты уверен, что… – начала она и умолкла, неуверенная в том, что, собственно, хочет уточнить.

Или ей не хотелось настаивать на ответе, который вовсе не хотелось услышать?

– В чем? – бросил ее супруг, поворачиваясь к ней в дверях. – В чем я уверен? Почему ты спросила? Я же уже объяснил тебе, что во всем виновато пищеварение и приступ ревматизма. Что за сомнения? Неужели ты полагаешь, что мне может быть еще хуже?

– Нет, разумеется, нет, – быстро признала женщина. – Ты совершенно прав. Извини мое необоснованное беспокойство. Я позабочусь о том, чтобы кухарка осторожнее пользовалась специями и не злоупотребляла сдобой в выпечке. И гусей выбирала менее жирных.

– От гусятины мы отказались много лет назад! – раздраженно огрызнулся Андерхилл, выходя из гостиной.

– Мы ели ее на прошлой неделе, – проворчала его жена себе под нос. – У Рэндольфа. Что никак не согласуется с твоей диетой!

К сегодняшнему вечеру Айседора готовилась с крайней тщательностью.

– Предстоит какой-то особенный прием, мэм? – с интересом, граничившим с любопытством, спросила камеристка Марта, занимаясь прической хозяйки. Она как раз убрала назад последнюю светлую прядь, отчего на лбу миссис Андерхилл сразу стал заметен «вдовий пик», который, если верить приметам, предвещал раннее вдовство. Впечатляющий признак, и она вовсе не пыталась скрыть его.

– Я не жду ничего особенного, – ответила Айседора с оттенком самоиронии. – Но меня очень порадовало бы, если бы там случилось нечто из ряда вон выходящее. Иначе вечер обещает быть неописуемо скучным.

Марта не нашлась что ответить, но отлично поняла свою госпожу. Она давно служила в господских домах, и жена епископа была не первой дамой, которая старалась скрыть глубокое раздражение под маской благонравного спокойствия.

– Понятно, мэм, – кротко бросила она, продолжив создавать чуть более экстравагантную прическу, выставляющую красоту ее хозяйки в лучшем свете.