– Говори уже все!

– Да!

Арман Кампо вскочил, рука нырнула в пиджачный карман. Миг – и рядом со стаканчиком появилась маленькая коробочка в синем бархате.

– На самом деле я еще не женился. Но – твердо решил.

Шагнул вперед, преклонил колено.

– Фройляйн Оршич! Есть только один способ вас выручить. А посему прошу оказать мне честь – и стать моей женой.

* * *

Замуж Матильду Верлен звали дважды, чему сама она позже немало удивлялась. Впрочем, первый случай можно смело не считать. Коллега, неплохой художник-маринист, приятель, но не больше, как-то насмерть разругался с супругой. Мод на несколько дней приютила его в своей квартирке о трех вагонах, надеясь, что скоро все уладится. Случилось иначе, супруга прислала вежливого лощеного адвоката, требуя развода, художник-маринист нашел себе комнатушку на Монпарнасе, съехал, а через два дня вернулся слегка нетрезвый с букетом орхидей. Из потока сбивчивых слов девушка так и не поняла, чего тот больше хочет: любить ее до конца дней или что-то доказать «этой змее».

Второй раз предложение было уже серьезным. Именно предложение, оформленное в виде проекта брачного контракта. Пожилой вдовец-коллекционер, владелец частной галереи, звал эксперта Шапталь замуж и одновременно в помощницы. Обязанности будущей супруги были скрупулезно перечислены в предъявленном документе.

Эти два случая Мод не забыла, как весьма поучительные. Все прочее, относящееся к графе «личная жизнь», вычеркивала из памяти начисто, сразу же после завершения очередного не слишком удачного эпизода.

– Ты очень скучная, – констатировал ее последний «эпизод» перед тем, как распрощаться. – И готовить не умеешь.

Это не слишком покоробило, поскольку было правдой. Но сильно обиженный парень, уходя, не удержался:

– А главное – ты никого не любишь, даже себя.

Мод сдержалась, не ответила, но оставшись одна, взяла с трюмо маленький круглый флакон…

В хрустальном дворце ее встретило танго. Подхватило, унесло, смывая без следа и боль, и память. «Обойдись без вопроса, обойдись без ответа. Полыхают зарницы, уходит жизнь…»

Сватовство. – Железный крест. – Монсеньор епископ. – Конвой не нужен. – «Южный ветер». – Темпельгоф. – Петер Ульрих Вандаль

1

– А меня тут нет, – равнодушно проговорила Мод. – Считайте, что я мебель.

Смолчала бы, только вот беда – и Вероника, и красавчик Арман смотрели не друг на друга, на нее. Деваться некуда, разве что караульных позвать.

…И Кампо, конечно, хорош. «Забыл свое имя»! Ничего он не забыл, хитрец!..

Опомнилась, да поздно. Вероника уже стояла рядом. В синих глазах – растерянность с болью пополам.

– Матильда! Что происходит? Я была уверена, что вы и мсье Кампо… Или… Значит, вы договорились? Решили мне помочь?

Девушка посмотрела на все еще коленопреклоненного красавчика и за малый миг поняла: ничего у Армана не выйдет. Слишком высокого полета синеглазая. И не ее это дело, если бы не трибунал…

Прошла к табурету, вновь потянула черноволосого за лацкан.

– Вставай! Фройляйн Оршич тебя услышала.

Проигнорировав выразительный взгляд, взяла кофе и размешала сахар.

– Арман вам все изложил. Супругу рыцаря могут пощадить. Будем действовать по их правилам.

Поглядела на красавчика – и добавила не без души:

– Арман у нас королевского рода, герцог Сконский – его двоюродный брат, а прабабушку арестовывал сам Максимилиан Робеспьер. Мы с ним оба – посланцы Зеленого листка. Камень снов, лампа пресвитера Иоанна – и все прочее.

Кампо встал, слегка пошатнулся, хотел что-то сказать, но Мод опередила:

– Берите кольца, Вероника, говорите «да» – и под венец. И не спорьте, не так легко было сюда добраться.

Оршич с силой провела ладонью по лицу и с трудом выдохнула:

– Но… Брак – это таинство! Я католичка, никакой развод невозможен. Я… Я так не могу!

– А вас не об этом спрашивают, – Мод взяла синеглазую за руку. – Говорите «да», пилот-испытатель, а то церковь закроют, и вся операция – насмарку.

Оршич мотнула головой:

– Понимаю. Но, господин Кампо… И вы…

Эксперт Шапталь вовремя вспомнила прочитанную недавно книгу:

– Об этом я подумаю завтра.

…Арман Кампо опомнился только возле самых дверей. Повернулся, шевельнул яркими губами.

– Ты… Ты чего наговорила?

– Что смогла, – улыбнулась Мод. – Вдруг и в самом деле получится? Беги, спасай свою принцессу!

2

У подножия невысокого песчаного холма наконец-то прозвучало «Шагом-м!», и люди смогли немного перевести дух. Шли все равно быстро, ремни тяжелых ранцев резали плечи, деревянные муляжи винтовок так и норовили ударить по спине. И солнце, беспощадное июньское солнце! Сосновый лес отступил, отдавая тех, кто пытался укрыться под редкими кронами, во власть жаркого синего неба. Ни облачка, ни ветерка.

Губы спеклись, во рту перекатывалась горечь, острый соленый пот выедал глаза.

– Бодрее, бодрее! Не отставать!..

Отстали уже трое. Двоих подхватили и повели за руки, но третий так и упал – лицом в придорожный песок.

Лонжа старался держаться посередине, в самой гуще неровной колонны. Общее движение придавало сил, бодрило, начинало даже казаться, что ничего страшного не происходит. Всего десять километров, из пункта А в пункт Б, словно из детской задачки. Надо лишь слушать команды, глядеть под ноги и не сбиваться с ритма.

Раз-два-три-четыре! Раз-два-три-четыре! Раз-два!..

Бего-о-ом!..

Он даже не заметил, как перевалили вершину холма. Идти стало заметно легче, ремни словно подобрели, и даже удалось вдохнуть полной грудью…

– Команда: бего-о-ом!..

И они нырнули в густую жару.

Последние дни превратились в один сплошной марш-бросок. Сосны, узкая лесная дорога в две колеи, солнце и горечь во рту. Постоянно, бешено хотелось пить, но и вечером, после второй кружки чая, все равно мечталось о лишнем глотке. Вода даже снилась – в беспокойные ночные часы под застиранными старыми пологами палаток.

И тем не менее, Лонжа вдруг понял, что начинает привыкать. Не он один, никто из бывших узников Губертсгофа не роптал на судьбу. Здесь было, пожалуй, и потяжелее, но эта тяжесть казалось все же переносимой.

– Ша-а-агом!.. Третий взвод, подобрать отставшего!..

Их не убивали, над ними не издевались – учили, пусть грубо, а порой и безжалостно. Учили тому, что могло очень пригодиться. Заросшие лесом холмы, узкая дорога, мокрые от пота гимнастерки…