Эксперт Шапталь спрятала сигареты. Выходит, и о ней не забыли. Сперва потомили ожиданием, затем показали, что бывает с непокорными…

Оставалось ждать.

Входная дверь отворилась через неполный час.

– Pax vobiscum[37], дочь моя!

* * *

В храм эксперт Шапталь не заходила уже несколько лет, литургическими тонкостями никогда не интересовалась, но по долгу живописной службы умела различать святых отцов во всем великолепии их. Тот, кто перешагнул порог, невеликого роста старичок с большим наперсным крестом, был черно-фиолетовый. Сутана-дзимарра с пришитой накидкой, широкий пояс, шапочка-пилеолус поверх редковолосой седой головы, кольцо с большим, в цвет, аметистом.

– Et cum spiritu tuo, монсеньор епископ.

Встала, но голову не преклонила, прикидывая как вежливее проигнорировать предстоящее лобызание фиолетового камня. Не хотелось кривить душой. Старичок же, нащупав взглядом распятие, бодро перекрестился, взглянул с интересом.

Улыбнулся.

– Не станем предавать значение формам внешним, дочь моя. Все это суета сует. Да пребуду я для вас не более чем старцем, посетившим страждущую в узилище ее.

Девушка слегка смутилась – понял. Но и отступать не захотела.

– Я не страждущая, монсеньор епископ, я искренне возмущенная. Еще недавно мне казалось, что порядки в прекрасной Франции плохи. Здесь я чувствую себя патриоткой.

Взгляд маленьких глаз оказался неожиданно молод и остер.

– И это похвально. Скажу сразу: власть светская порой негибка и даже немилосердна. Но есть власть духовная, дочь моя. Я – скромный раб божий, однако же в силах творить добро. И это мой непременный долг. На дела юридические повлиять не имею возможности, но способен исполнить нечто иное. Говорите, дочь моя.

Она ответила сразу, не думая:

– Хочу увидеть небо.

Старик отступил на шаг, покачал головой.

– Поистине, вы даже не поняли, что сказали. Пойдемте!

– Нужна повязка, – вспомнила Мод, но епископ лишь улыбнулся.

– Да станут ею мое слово – и ваше благоразумие. Vade mecum, filia mea![38]

* * *

Коридор белый, светильники под потолком желтые, форма на охранниках черная, без погон и знаков различий. Пропускали молча, перед епископом застывали камнем. Слева и справа – двери камер. Не слишком много, на коридор дюжина. В торце – тоже дверь, из двух створок-половинок тяжелого светлого металла. Пост, двое охранников, телефон на столе. И здесь пропустили.

Створки разъехались, уходя в стену. Снова коридор? Нет, лифт.

Мод шла молча, не оглядываясь, и лишь когда старик нажал нужную кнопку, не выдержала.

– Монсеньор епископ! Почему вы прячетесь от мира – и прячете ваш мир? Вы же не марсиане!

Взгляд потускневших от времени глаз внезапно потемнел.

– Это первое, о чем я спросил, когда был допущен к духовной власти. Ответ мне не понравился, как не понравится и вам. Много веков мы были слабыми и гонимыми. Потом приобрели силу – и стали гонителями. Мера за меру, Ветхий Завет заступил Новый…

Дверь лифта открылась.

– Прошу!

Небольшой полутемный зал, обшитые гладким деревом стены, под ногами – мягкий ворс ковров, желтые лампочки под потолком. Двери, тоже деревянные, по одной на стену.

– Нам налево.

И снова коридор в неярком желтом свете. Шли недолго, шагов через двадцать открылся широкий холл. Лампы исчезли, но стало заметно светлее. Желтый цвет сменился белым.

– Смотрите, дочь моя!

Вместо одной из стен – огромное окно-иллюминатор. Черный простор в ослепительном белом огне.

Звезды.

Небо.

4

Грузовики прибыли перед рассветом, в самый сладкий сон, и стали на противоположной стороне лагеря, за палатками тыловиков, обычные армейские «Opel Blitz» с серо-зелеными тентами. Автомобили появлялись и исчезали каждый день, поэтому никто на них не взглянул. Новый день начинался привычной суетой, пробежка, гимнастика, завтрак за деревянными столами. Не удивились и легковушке, на которой приехали два офицера – герр гауптман при монокле и стеке и некто незнакомый, чином повыше, постарше годами. Оберст-лейтенант… Начальство тоже навещало регулярно, но с «ублюдками» не общалось.

Время было строиться, чтобы идти на очередную «тактику», и все предвкушали который уже по счету жаркий день, безжалостное белое солнце и спасительный тенистый полог леса. На последнем занятии незнакомый майор обучал их основам маскировки. По сравнению с марш-броском с полной выкладкой это казалось праздником. Но сегодня «тактика», значит снова бежать, изредка переходя на быстрый шаг, подхватывать теряющих силы товарищей и проклинать нелепые муляжи-деревяшки за спиной.

– Ста-а-ановись!

Перекличка, легкие нагоняи за незастегнутую пуговицу и неподтянутый ремень. Появился и пропал Столб, на этот раз не удостоивший роту даже рычанием, взводные начали поглядывать на часы, но ничего не происходило. И только тогда потихоньку начало складываться: грузовики, герр гауптман, незнакомое начальство…

– Камрады, а это за нами!

Лонжа стоял на привычном месте, четвертый с левого фланга, и смотрел вперед, на близкий и недоступный лес. Всего за несколько минут можно добежать, укрыться за деревьями, найти знакомую тропу. Но поляна давно пуста, никто не ждет, не подстерегает, чтобы свалить подсечкой на старую прошлогоднюю листву.

Много раз представлялось невозможное: гефрайтер Евангелина Энглерт, та, что не ходит в разведку безоружной, каким-то невероятным чудом вновь пересекает его путь. Было радостно и одновременно очень горько. Пути у них – разные, с собой девушку не взять. Хотя бы потому, что его разведка во много раз опаснее и безнадежнее.

У несчастного Ромео все-таки имелся выбор. У дезертира Лонжи – нет. Свой яд он уже принял.