Ты так сильно в меня влюблена, что даже не обратила внимания на музыку, и я говорю тебе, что ты странная, а ты говоришь, что я увлекающийся.

Песня заканчивается и тут же начинается снова, публика аплодирует, и я почти слышу сотни огней, сияющих в темноте зала, и первые ноты в тишине, несколько восторженных голосов, и люди подпевают, и мы тоже поем, по-своему, нашими телами, которые мы уже выучили наизусть.

Прошло три с половиной недели нашего сериала «Офис: Тайна». Я стою на четвереньках, чищу красное ложе, а ты в метре от меня, одетая. В колготках. Рабочая атмосфера. А вот прошлой ночью ни о какой работе и речи не шло!

Ох, Мэри Кей, я читал о таком сексе и думал, что испытал такой секс, но я ошибался. Твоя мураками — мое любимое место на планете. Твой обычный пучок уступил место хвостику — тебе хотелось как-то выразить новую любовь, хотя мы пока держим все в секрете, а нет в мире ничего веселее, чем славный, сочный секрет.

Я выхожу на улицу и направляюсь в «Старбакс», и у меня на хвосте Оливер. Ж-ж-ж. Муха.

— К твоему сведению, — говорит он, — прелюбодеяние в публичной библиотеке запрещено.

Я не из тех, кто любит трепаться, однако и Оливер не идиот. Хороший друг всегда заметит, что тебе перепало.

— Ну так вызови полицию, Оливер. Или арестуй меня сам. Можешь? Или мы только играем в «Полицейскую академию»?

Он останавливается.

— У нее ведь есть муж.

— И он спал с ее лучшей подругой. — Кажется, на Оливера мои слова не произвели должного впечатления. — Он спал с ее подругой десять лет.

— Какая гадость, — говорит он. — А ребенок? Девочка знает?

— О романе на стороне? Конечно нет. Оливер, все нормально. Они ссорились годами. Дочь скоро уедет в колледж…

До меня вдруг доходит, Мэри Кей. Пришла весна, моросит дождик, но у дождя есть предназначение, и распускаются цветы, и мы с тобой на правильном пути.

— Если муж пронюхает, он тебя убьет…

— У него кишка тонка. И женщина, с которой он спал… Ну, ты же ее знаешь. Вроде как.

Мне нравится время от времени напоминать Оливеру о том, что он видел ночью в лесу, и тогда у него почти идет пар из ушей, как у мультяшных персонажей. Он начинает шагать. Хочет показать мне, кто тут главный.

— Зря ты так думаешь. Я слушал песни его группы, друг мой; в них много насилия.

— Верно, он же музыкант. У него проблемы с наркотиками. Убить он может разве что себя.

Оливер зевает.

— Ладно, — говорит он. — Я отправил тебе ссылку на несколько стульев «Имс».

— На кой тебе столько стульев?

Оливер обезврежен, и я иду в «Старбакс»; покупаю через приложение дурацкие стулья, покупаю себе фраппучертичино. Все наконец закрутилось. Твой крысиный муж перебрался в гардеробную и спит на одеяле — ты даже не выдала ему матрас, ведь он трахал твою подругу. Нам нельзя торопиться из-за твоей Сурикаты, однако очень скоро вы с крысой будете как Бренда и Эдди из песни Билли Джоэла — разведены!

Вы правда разводитесь и начали жить в разных комнатах, чтобы Номи привыкла к мысли о вашем расставании. Ты спокойна, потому что дочь восприняла новости без истерик: «По ее словам, давно было ясно, к чему все идет, и ей в каком-то смысле повезло, а вот для меня развод родителей когда-то грянул как гром среди ясного неба», — и я счастлив за тебя, за Сурикату, за нас.

Фил — ожидаемо — ведет себя неспортивно. Ты сказала, что вечер кино стал последней каплей, и он вернулся к своей «Блюзофилии». Прошлой ночью несколько часов разглагольствовал о Кортни Лав — мол, ей место за решеткой, она же убила Курта — и, судя по звонкам в студию, достал даже своих филистимлян.

Фил, мужик, включи уже чертову музыку.

Фил, если б миром правила справедливость, ты уже составил бы Курту компанию. Поставь «Острые шестерки».

Фил, когда ты уже выпустишь новый альбом?

Игнорируя просьбы и намеки, он продолжал рыть себе яму, кляня Эрика Клэптона за текст песни «Tears in Heaven», потому что в ней потеря ребенка выставляется единственной большой бедой в жизни. Ох, ты бы его только слышала, Мэри Кей…

— У меня есть дочь, не поймите меня неправильно. Если с ней что-то случится, мне конец, а если кто-то причинит ей вред… Но Эрик Клэптон поет так, будто познал все печали мира, хотя, как нам известно, это далеко не так. Парень все еще на коне! Он жив и здравствует! У него есть жена и огромный курорт на Багамах, или что там у него, и позвольте я вам расскажу кое-что о блюзе. Блюз — это боль. Он не водится на Багамах. Только в темных подворотнях. Настоящий блюз выворачивает душу. Поверьте, уж я-то знаю.

Вполне очевидно, что, будь Фил убит горем, у него не осталось бы желания выкаблучиваться. Он всего лишь включил режим плаксивого слюнтяя. Фальшивый Джей написал ему сообщение, спросил, как дела, и получил грубый ответ: «Без обид, чувак, но когда заведешь семью, поймешь, сколько времени на нее уходит. Я недоступен. Сочиняю».

Меня беспокоит, что вы остаетесь под одной крышей, однако ты права. Он — отец Сурикаты, и нужно время. Зато я не убил его, Мэри Кей. Ты так сильно меня любишь, что не пришлось его убивать. Ты сама покончишь с Филом, поэтому я залег на дно, набрался терпения и слушаю все, чем ты со мной делишься. Ты продаешь дом, звонишь агентам по недвижимости и каждый день произносишь слово на букву «р».

Самое смешное в том, что мне в итоге помогла Меланда. Мы с ней тянули друг друга назад. Может, если б она не переехала… я никогда не решилась бы на развод.

Говорила с адвокатом из города. Он считает, что управится быстрее, чем та другая женщина, к которой я обращалась; а еще у него конфеты вкусные.

Мы вместе, и ты принесла мне конфет из офиса адвоката по разводам, тайком положила их в мой рюкзак, потому что — секрет. Мы с тобой — секрет. Я кладу в рот красно-белый леденец и, не надев куртку — день ото дня становится теплее, будто мать-природа так взволнована, что не может заснуть, — выхожу из дома. Мы проводим вечер порознь — тебе надо иногда видеться с друзьями, однако остров маленький, а я человек неугомонный. С отличным сексом приходит энергия, поэтому я гуляю; прохожу мимо ресторана «Одиннадцать», и разве я виноват, что там столько окон? Разве я виноват, что между нами электрические разряды такой силы? Ты видишь меня, ловишь мой взгляд и машешь мне рукой; мы больше не переписываемся — наши встречи слишком хороши, мы не хотим терять свою особую связь — так что тебе придется ждать до следующего дня, чтобы рассказать мне о своих чувствах. Ты перегибаешься через стол.

— Молния. — Это ты обо мне. — Когда ты прошел мимо… словно мое тело, и разум, и душа… Наверное, не стоит мне откровенничать, но я не могу молчать, не могу ни о чем больше думать.

Я был прав. У нас всеобъемлющие, всепоглощающие абсолютношения. Впрочем, нам не нужны дурацкие ярлыки и названия.